Внезапно я был разбужен: кто-то толкал меня в бок. Затем я услыхал голос Белобрысова:
Насколько я, граждане, понял, Для радости нету причин, Поскольку мы, граждане, тонем Во тьме океанских пучин.
Моя способность к осмысленным действиям в первую секунду пробуждения квалифицируется как 1:973 по скользящей схеме Латон-Баттеля. Поэтому, мгновенно осознав опасность, я вскочил с койки, надел спасательный жилет, вынул из ящика стола свою незаконченную статью (я писал ее урывками на "Балтии", используя каждую свободную минуту) "О вспомогательных действиях броненосцев береговой обороны во время первой мировой войны" и сунул ее в водонепроницаемый карман. После этого обратился к Белобрысову, с которым уже месяц был на "ты":
- Паша, я готов. Но ты уверен, что мы действительно тонем?
- Степа, ты так и смерть свою проспишь! - ответил он.- Я проснулся от здоровенного толчка. Или на нас кто-то наехал, или мы сами на что-то напоролись. И уже сигнал опасности передавали.
Тут из радиоустройства, вмонтированного в потолок каюты, послышался голос капитана "Балтии":
- Повторяю! Пробоина ниже ватерлинии по левому борту в носовой части! Всем занять свои места согласно аварийному расписанию!
Мы поспешили на палубу и там, держась за леера, встали возле спасательного бота номер 19. Судно дрейфовало лагом к волне. По океану шла крупная зыбь. "Балтию" мотало, и все явственнее ощущался крен на левый борт и дифферент на нос. Почти все члены команды были вполне спокойны, лишь у очень немногих на лицах отражалась растерянность.
Когда один особенно высокий вал окатил нас по самые плечи, Белобрысов, приблизив губы к моему уху, вдруг произнес с какой-то зловещей задушевностью:
- Хорошо бы нам в этой обстановке малыша на двоих раздавить, а?
Бедняга от страха сошел с ума, мелькнула у меня зловещая догадка. Хочет убить какого-то ребенка и подговаривает меня стать соучастником преступления. Он даже не помнит, что на "Балтии" только взрослые.
Однако, когда следующая большая волна оторвала одного из испытуемых от борта и потащила по палубе, Павел мгновенно среагировал, кинувшись на выручку вместе со мной. Вскоре я пришел к выводу, что он нисколько не испуган происходящим. Я начал догадываться, что "раздавить малыша" - это какая-то идиоматическая ритуальная фраза двадцатого века, которую предки наши произносили в ответственные минуты их бытия. И меня опять поразила ностальгическая привязанность Белобрысова к старине. Даже здесь, на тонущем судне, он продолжал играть свою роль "пришельца из минувшего"!
- Плавсредства не применять! К нам идет помощь! - послышался голос капитана, и через мгновение в двух кабельтовых от нас из океана вынырнул оранжевый УТС. Он облетел "Балтию" по широкому кругу,- и вокруг гибнущего судна возникло просторное ледяное поле. Спасатель снизился на лед рядом с "Балтией" и распахнул свои люки, из которых выдвинулись три трапа.
- Всем перейти на УТС! - распорядился капитан.- Плавание завершено, заключительный испытательный тест "Катастрофа в океане" закончен!
Через четыре часа мы были в Ленинграде.
Нас собрали в аудиториуме СЕВЗАПа, где диркосм объявил нам результаты испытаний и сообщил имена тех, кто включен в состав экспедиции. По сумме плюсовых пунктов Павел Белобрысов прошел первым, я - вторым.
10. СПРАВКА О НАИМЕНОВАНИИ
Поскольку все дальнейшие стадии обучения и подготовки подробно изложены в "Общем отчете", мне хотелось бы сразу перейти к описанию полета. Но прежде я должен объяснить Уважаемому Читателю, почему наш межпланетный корабль получил такое странное имя - "Тетя Лира".
По давно установившейся традиции наименования межпланетным средствам сообщения дают те, кому предстоит лететь на них; производится некая жеребьевка, в которой участвуют все члены экспедиции. Когда наш корабль был спущен на воду со стапеля судоверфи, диркосм СЕВЗАПа созвал всех нас и вручил листки бумаги, чтобы каждый написал то название, которое следует, по его мнению, присвоить кораблю. Написав на своем листке "Адмирал Кубриков", я вручил его диркосму. Остальные тоже сдали ему свои листки. Все бумажки диркосм (человек, в полете не участвующий) перемешал, перетасовал и направился в ближайший сад. Наименователи все шагали за ним, соблюдая дистанцию в двадцать шагов. Когда в аллее сада показалась молодая женщина, ведущая за ручку девочку лет четырех, диркосм подошел к ней и спросил, умеет ли ребенок читать.
- Нет, что вы! - ответила мать.- Читать Маруся еще не умеет.
- Тем лучше! - сказал диркосм и, разложив на земле бумажки, попросил ребенка выбрать одну из них и отдать матери. Девочка так и сделала.
- "Тетя Лира",- с удивлением прочла женщина.- Кто это?
- Не кто, а что,- огорченно произнес диркосм.- Так будет называться космический корабль.
- Не обижайтесь, это я такое название придумал,- заявил Белобрысов.- В честь одной гражданочки… Вернее, в память о ней.
- Я считаю, что мы все должны проголосовать за отмену подобного наименования,- громко произнес я.- Назвать так корабль!..
- Название вполне идиотское,- высказался Терентьев.- Но оно уже существует. Закон есть закон!.. Да и кто знает, может, эта тетя принесет нам удачу. Увы, Терентьеву "эта тетя" удачи не принесла.
11. ДЕНЬ ОТБЫТИЯ
И вот настало 12 июня 2150 года - день нашего отбытия в небесное пространство. "Тетя Лира" стояла на плаву в открытом море на траверзе Толбухина маяка. Был полный штиль, и наш громадный космический транспорт - гибрид звездолета и морского корабля - четко отражался в водах Балтики. С утра палуба его кишела людьми, провожающими своих родственников, корреспондентами, сотрудниками СЕВЗАПа и просто любопытными. Все время снижались на универвелах новые и новые посетители.
В этой толпе с некоторым удивлением приметил я и дядю Духа. Неся пузатый портфель, престарелый ароматолог целеустремленно лавировал среди публики, направляясь к трапу, ведущему в глубь корабля. "А он-то зачем сюда явился?" - мелькнула у меня мысль. Но я тотчас забыл о нем, ибо увидал в воздухе Марину; рядом с ней на детских универвелах летели моя дочка Нереида и сын Арсений. Нажав кнопки вертикального спуска, все трое припалубились возле меня и спешились, прислонив универвелы к фальшборту. Я повел свое семейство во внутренний коридор. Мы подошли к Пашиной и моей каюте. Я постучал в дверь, ибо знал, что однокаютник мой здесь: он заранее сказал мне, что никого не известил о дне отлета, поскольку "долгие проводы - лишние слезы", и добавил к этому странное двустишие: