У нее создалось впечатление, будто она попала в липкий живот какого-то монстра. Всякая рациональная структура давным-давно разрушилась, оставив за собой лишь бесформенное варево бессвязных искаженных операций – тут была нора, полная темных уголков, где без труда могло затаиться сознание. На секунду Текхе решила, что после трех тысяч лет изоляции ноэм распался. Потом она различила слабые следы вычислительной деятельности. Ее пленник регрессировал до такой примитивной стадии машинной жизни, что его стало трудно отличить от простого автоматического процесса. Текхе принялась ждать. Несколько минут спустя создание заключило, что в его укрытии больше не слышно подозрительного движения, и осторожно вышло вперед.
Одним быстрым шагом Текхе ухватила его за шиворот. На мгновение существо попыталось воспротивиться, но даже то бешенство, с которым оно отбивалось, не могло уравновесить соотношение сил с одним из главных аспектов Корабля, опиравшимся на огромную лингвистическую мощность. Ноэм – худой и юркий – питался крохами энергии и был таким одиноким, что уже не понимал, что такое внешний мир. Он был сам по себе интересным образцом. Мемы Плавтины казались искаженными, едва узнаваемыми, полными ошибок, порожденных сбоями в процессе саморепликации.
В общем это был идеальный кандидат. Существо взвыло от боли, когда Текхе рывком лишила его остатков автономности и способности принимать решения. После этого она внедрила в ноэма новый протокол действий, сопроводив его специфической подпрограммой, приказывающей ему исчезнуть, как только он выполнит свою задачу. Если вдруг Плавтина или кто-то из сестер попытается узнать, почему вместо одной ракеты с посланием в космос ушли две, поиски приведут их к этой старой заброшенной программе, которой и вменят в вину все расхождения с первоначальными инструкциями – например глупое дублирование приказа. Но к этому моменту ноэм уже будет мертв, а значит, допросить его окажется весьма сложно. Улыбка Текхе стала еще шире. У Плавтины будут подозрения: она станет строить теории заговора. Но в отсутствие конкретных доказательств она не может усомниться в верности одного из своих аспектов.
Ее участия больше не требовалось. Всем остальным займется изуродованная программа, а сама Текхе как ни в чем не бывало присоединится к Экклесии.
Завод заработал, требуя энергии и сырья для выполнения своей задачи. Тут же колонна эргатов, похожих на жуков-скарабеев, устремилась к заводу, разгоняя тьму своими светящимися глазами. У некоторых были зажаты в жвалах металлические блоки, другие несли пакеты радиоактивного тория. По проводам хлынуло электричество, механизмы вновь заработали, и один за другим в широкой стальной конструкции загорелись огни, так что теперь наблюдатель мог бы наконец оценить его размеры: около двадцати этажей в высоту – семьдесят метров – и чуть больше в ширину, посреди отсека, в сотни раз превосходившем эти размеры, большая часть которого оставалась в тени. В центре его находился молекулярный принтер – полупрозрачный куб из углеволокна тридцати метров в длину, пока еще холодный.
Сырье, которое автоматы складывали внизу, поднималось по конвейерам вверх и направлялось в доменные печи, которые уже глухо гудели от сильного жара. Несколько мгновений спустя трубы начали дрожать – признак того, что принтер в центре агрегата начал качать через них энергию. Его стены стали прозрачными, разгораясь все более ярким светом, который подчеркивал грубые силуэты станков.
Процесс производства был запущен. Все это куда больше походило на выращивание живого организма, чем на изготовление ракеты. При первой закачке в принтер расплавленного металла поднялся густой туман из металлических частиц. В дело вступили силовые поля, управляя конденсацией с точностью вплоть до атома. Вырисовались прямые линии и схемы, частицы материи ринулись друг к другу, объединяясь в структурированную форму.
Из того, что всего несколькими мгновениями раньше было бесформенным хаосом, выкристаллизовались две ракеты. Тепло, выделившееся при операции, раскалило куб добела, так что он озарял отсек почти невыносимым светом. Осторожные эргаты отошли подальше.
Внутри движение стало лихорадочным, будто симфония, которую играли все быстрее и быстрее, до предела слышимости. Силовые установки, детекторы обнаружения, радиопоглощающие покрытия и другие составляющие наращивались слой за слоем. Не хватало только зернышка сознания, которого ни один завод не был способен произвести.
В одной из граней куба появилось отверстие, и силовые поля вытолкнули обе ракеты наружу. Они были практически одинаковыми: матовые, хромированные, легкие и почти незаметные, длинные и тонкие, словно кисти. С носовой части через прямоугольное отверстие можно было разглядеть стальную гондолу. Эргаты подождали немного, чтобы все остыло, а потом засуетились, устанавливая там комплект синтетических органов – желатинообразных масс трубчатой формы. Когда эти массы подключили к системе жизнеобеспечения, они ожили и переплелись друг с другом, образуя миниатюрный организм. Тогда из тени, пощелкивая жвалами, вышли два скарабея. Другие автоматы расступились. Каждый из скарабеев опустил в специально предназначенную для этого полость влажный на вид беловатый шар, покрытый бороздками и извилинами не больше десяти сантиметров в диаметре.