— Он говорит, — объяснил мне папа, — что граница уже несколько дней как закрыта, так что бессмысленно оставаться здесь ждать. Говорит, что мы еще, наверное, сможем пройти через Менен.
— Но почему нас ставят об этом в известность только сейчас? — возмутилась мама.
Хорошо бы знать, где находится этот Менен, по-видимому, где-то очень далеко, ведь по дороге нам ни разу не попадалось такое название.
Очевидно, все поняли, что нужно отсюда уходить. Началась ужасная суматоха: дети вертелись под ногами, какая-то машина свалилась в кювет и застопорила всю колонну, пронзительно звенели велосипедные звонки, гудели клаксоны, люди осыпали друг друга проклятьями.
— Стадо диких зверей, — сказал папа.
— Господи, когда же все это кончится? — вздыхала мама.
А меня снова охватил страх, как только я увидел рядом с собой хмурые, искаженные злобой лица и почувствовал, как меня теснят со всех сторон, толкают в спину. Больная девочка прошла мимо нас, на этот раз ее вела мама. Мне показалось, что она выглядит лучше.
— Давайте и мы двинемся тоже, — предложил папа. Собственно, нам ничего другого и не оставалось, как примкнуть к «стаду диких зверей».
По дороге на Менен нас догнало новое известие, будто бы немцы захватили Поперинге. Правда это или нет, мы не знали, но поверить в это было трудно: ведь еще сегодня утром мы были в этом городке. Мама и я вопросительно уставились на папу, а он задумчиво произнес:
— Вообще-то все возможно, но лично я этому не верю. Следовательно, не стоит раньше времени паниковать.
Я подумал о ведьме и о ее прыщавом внуке Вилли, которые были сейчас так далеко, что даже можно представить, как в их доме расположились немецкие солдаты, а быть может, кто знает, в чердачную каморку, где так прекрасно пахло ладаном, угодила бомба?..
Да, катушка еще не раскрутилась до конца, но очень может быть, что немцы уже перерезали нитку. Немцы в Поперинге, за нашей спиной.
Я даже обернулся назад, посмотреть, не нагнали ли нас проклятые мофы,[2] но не увидел ничего нового, кроме того, что видел последние два дня: бесконечные толпы, сотни согнанных со своего места людей, бежавших от одной опасности, чтобы лицом к лицу столкнуться с другой.
Вдоль дороги меж деревьев английские солдаты устанавливали орудия. Забавные у них шлемы — похожи на суповые тарелки. Один из них что-то крикнул ехавшей на велосипеде впереди нас девушке, но та ответила: «Ik versta geen Engels».[3]
Чуть подальше нам повстречались и бельгийские солдаты, эти не окликали проезжавших мимо девчонок, им попросту было не до того. Обнаженные по пояс, точно крестьяне во время уборки урожая, они рыли посреди поля траншеи.
А мы ехали все прямо и прямо, и путешествию этому, казалось, не будет конца. Иногда нам попадались диковинные насаждения: соединенные на концах брусья обвивало растение, похожее на виноградную лозу. Папа объяснил, что это хмель. Возле одного из таких кустов, очень хорошо просматривавшихся с дороги, присела на корточках ставшая от этого похожей на кенгуру женщина. Люди теперь никого не стеснялись. Ничего не поделаешь — война, говорили кругом, подразумевая под этим, что все, что раньше считалось неприличным, теперь дозволено.
Моя мама ничего подобного не говорила, но, когда мы поравнялись со склоном холма, густо поросшим лесом, спросила, не пора ли и нам сделать остановку. Она спрыгнула с велосипеда, быстро взобралась на пригорок и исчезла в кустах. Невозможно представить себе маму в виде такой вот кенгуру, но ведь именно для этого она и удалилась в заросли. Ее так долго не было, что папа начал беспокоиться. Я спросил, нельзя ли и мне тоже воспользоваться остановкой, и он сказал: «Беги, только быстренько». Но не успел я отойти на несколько шагов, как послышалось далекое буханье пушек. Все стали глядеть на небо и остановились, всматриваясь в черное пороховое облако, поднимавшееся над холмистым горизонтом. Папа нервничал, что мамы все еще нет.
— Ну что же она так долго, — повторял он снова и снова, встревоженно поглядывая то на покрытый лесом склон, то на черное облако. Послышался гул самолетов, теперь я уже боялся отойти от папы хотя бы на шаг. Мужчины и женщины бросились прочь от дороги, пытаясь укрыться в высокой траве.
— Они летят прямо сюда!
Наконец появилась мама. Она заскользила по склону вниз, и папа, подхватив ее и меня, потащил нас к кювету. Он приказал нам лечь и не шевелиться.
Гул моторов был теперь уже отчетливо слышен. Я машинально жевал былинку, прислушиваясь, как сердце стучит у меня где-то в горле — не столько от страха, сколько от волнения. С противоположной стороны канала раздался хриплый возглас:
2
Презрительная кличка немецких оккупантов в Бельгии и Нидерландах во время второй мировой войны.