Да нет, это нереально – слишком быстро, а главное – замок стоит денег, а никто из моих замечательных соседей не раскошелится ради квартиры…
И тут я вспомнила, что у нас на двери, кроме обычного замка, есть еще здоровенный чугунный крюк, которому не меньше ста лет. Правда, им почти никогда не пользуются – только пару раз Пульхерия Львовна накидывала этот крюк во время обострения своей деменции. Неужели она снова взялась за свое?
Я позвонила в ее звонок без надежды на успех – старуха, кроме того, что находится в глубоком маразме, еще и глухая, как пень.
Подождав пару минут, я разозлилась – что такое, в самом деле! Не могу попасть в собственную комнату! – позвонила во все звонки.
На этот раз эффект был. Не прошло и минуты, как из-за двери донесся злобный женский голос:
– Проваливай, козлина! Я же сказала, что на порог тебя больше не пущу!
Все ясно. Галка опять выгнала Михаила.
– Галь, – проговорила я миролюбивым, сочувственным тоном, – открой, это я, Жанна!
– Ты? Правда? – Теперь в голосе за дверью прозвучали виноватые нотки. – Ты там одна?
– Ну конечно, одна!
За дверью брякнуло, и она открылась.
На пороге стояла бледная молодая женщина в тренировочном костюме. Под глазом у нее пылал свежий синяк.
– Извини, что я дверь заперла, – проговорила Галина, отступая в сторону. – Я ему сказала, чтобы ключ отдал, а он – якобы потерял… только я ему не верю. Наверняка припрятал, козлина. Вот, пришлось на крюк запереться…
– Как же все соседи будут в квартиру попадать? Это тебе придется целый день в прихожей дежурить.
– Ничего, подежурю!
– Это он тебя так? – Я показала на синяк.
– А кто же? – Она тяжело вздохнула. – Ладно, проходи, что я тебя своими проблемами гружу…
Вся беда в том, что у Галки на редкость сволочной характер. В первое время после появления в нашей квартире Зойки, а стало быть, и Ивана Федоровича, Зойка из женской солидарности попросила его унять Мишку, когда он в пьяном виде подбил Галке глаз. Мишка, не разобравшись в ситуации, дал в лоб и Ивану Федоровичу, тот вызвал наряд, и Мишку упекли бы, если бы Галка не забрала заявление и не нажаловалась на Ивана Федоровича в отделение.
Подозреваю, что положение его пошатнулось не без Галкиной помощи. С тех пор Зойка с Галкой не разговаривают, а Иван Федорович старается с ней не встречаться. Мишка же совсем распоясался, но Галке так и надо.
Я прошла через прихожую, по длинному извилистому коридору, и наконец вошла в свою комнату.
Комната у меня, прямо скажем, необычная.
Начать с того, что она очень странной формы – длинная и сужающаяся от двери. Тут она еще вполне нормальной ширины, а к единственному окну становится такой узкой, что можно руками достать до обеих стен. А окно это выходит в темный двор-колодец, куда солнце никогда не заглядывает.
В общем, депрессивная комната. А какая еще может быть в зачуханной питерской коммуналке, в так называемом старом фонде? Да у меня и настроение сегодня под стать комнате. Однако не стоит поддаваться депрессии.
Я села на продавленный диван, который достался мне вместе с комнатой, и попыталась упорядочить собственные мысли.
Ладно, оставим пока в стороне того наглого мужика, который пытался меня увезти к какому-то колченогому шефу в Коломяки… Куромяки, или как они там называются. Допустим, он перепутал меня с той девицей, которая находится сейчас в шкафчике бассейна. Не будем также задаваться вопросом, кто ее убил и почему, а постараемся вспомнить, с чего все началось.
С того, что случилось в ночном клубе? Полный провал, ни черта не помню. Знаю только, что пригласил меня туда Вадим. Значит, нужно найти его и выяснить, что он со мной сделал там, в клубе. А как его найти? Вот на этот счет у меня есть мысли.
Я вынула из сумки косметичку и постучала в дверь к Галке.
– Кто там еще? – послышался слабый голос.
– Это я, Галь… – Я просочилась в комнату.
Галка лежала на разобранной кровати и рыдала. Точнее, уже почти перестала и просто шмыгала носом.
– Ты с чего это? – спросила я, хотя прекрасно знала, с чего.
Галка в этом смысле неоригинальна: ругается со своим Мишкой, получает от него по морде, по шее или в лоб, после чего выгоняет его из дома и торжественно клянется, что больше никогда не пустит. Закрывается на все замки, валится на кровать и рыдает, проклиная свою несчастную жизнь. Потом, когда ей это надоедает, она слоняется по квартире, нечесаная, в старом халате и требует от соседей сочувствия и сострадания.
Но, как уже говорилось, с Зойкой она не разговаривает, ее парни обзываются и стреляют в нее из водяных пистолетиков, Пульхерия Львовна, встречая Галку в коридоре, неизменно спрашивает, кто она такая и как попала в квартиру, меня вечно нет дома, так что сочувствия Галке получить не от кого.