Я сняла куртку, убрала ее в сумку и огляделась.
Я оказалась в огромном круглом зале, полном людей, музыки и мерцающего, вспыхивающего, бьющего по нервам света. Люди двигались под музыку, некоторые – поодиночке, некоторые – парами или группами из трех-четырех человек. Они не разговаривали – здесь это было невозможно.
Одна стена этого зала представляла собой огромное зеркало, от пола до потолка, в котором отражалась вся эта дергающаяся толпа, озаренная мерцающим светом.
Возле самого зеркала я увидела совершенно неуместное здесь существо – тщедушную старушку, облаченную во что-то немыслимо яркое, попугайской расцветки. Старушка, как и все в зале, тряслась под оглушительную музыку, но это было больше похоже не на танец, а на предсмертные конвульсии. Казалось, сейчас у нее от слишком резкого движения отвалится рука или нога. Это зрелище было таким неприятным и тошнотворным, что я поскорее отвела глаза.
Очередная вспышка света выхватила передо мной запрокинутое, белое, как полотно, и неподвижное, как маска, женское лицо. Рядом с ней был мужчина на самом деле в маске – в такой же козлобородой и рогатой, как та, что светилась над входом в клуб.
Тут рядом со мной возник очень высокий и белокожий парень с бритыми висками и коротеньким хвостиком на темечке. Дергаясь в ритме музыки, он что-то мне сказал.
– Что?! – переспросила я как могла громко.
– Почему ты не танцуешь? – выкрикнул он в ответ.
– Я танцую! – отозвалась я. – Только под другую музыку, под ту, что звучит у меня внутри.
– А, круто! – ответил он и тут же исчез в толпе.
Я проводила его взглядом и двинулась вперед. Раз уж я сюда приехала, нужно хоть оглядеться…
Тут передо мной снова возник тот же бледнолицый парень с хвостиком, в руках он держал два высоких бокала с чем-то ядовито-розовым.
– Держи! – Он сунул один из них мне в руку.
– Что это? – спросила я.
– Как – что? – он удивленно округлил глаза. – Фирменный коктейль клуба – «Орифламма»!
Я вспомнила, что, судя по всему, была здесь накануне вечером – а потом оказалась в чужой квартире с провалом в памяти. Уж не этот ли фирменный коктейль тому виной?
– Пей, это вкусно! – проговорил парень.
Уж больно он настойчив…
Чтобы отвлечь его, я спросила:
– А что вообще значит это слово – «Ори- фламма»?
– Как, ты не знаешь? – Он снова округлил глаза. – Я думал, ты из наших…
Меня так и подмывало спросить, кто такие «наши», но я вовремя поняла, что этого нельзя делать, и прикусила язык. Вместо этого я проговорила высокомерно:
– Что за манера – отвечать вопросом на вопрос? Не выпендривайся! Если знаешь – ответь!
Он заговорил – неожиданно красивым и сильным голосом, перекрыв грохот музыки:
– Орифламма – значит «золотое пламя», или «огненное золото». Так называлось личное знамя французских королей. В обычное время оно хранилось в аббатстве Сен-Дени к северу от Парижа, откуда его выносили только во время войны. Поэтому о начале войны тогда так и говорили: «Король развернул Орифламму». Считалось, что она приносит победу. Последний раз она была развернута в битве при Азенкуре, где и была окончательно утрачена.
– Круто! – проговорила я насмешливо.
Он подозрительно взглянул на меня и спросил:
– А почему ты не пьешь?
Я не успела ответить – на мое счастье, к нему подскочила долговязая белобрысая девица с короткой стрижкой, в коротком серебристом платье, и пропела тоненьким голоском:
– А-алик, золото, где ты пропадал все это время? Где тебя черти носи-или?
Он отвернулся, чтобы ответить ей, а я быстро огляделась. Рядом со мной все еще содрогалась в конвульсиях девица с мертвенно-белым лицом. Ее спутник в козлобородой маске куда-то исчез. В руке она держала пустой бокал. Я мягко отняла его и вложила свой – полный. Девица открыла глаза, с удивлением взглянула на свой чудесным образом наполнившийся бокал, поднесла к губам и опустошила в несколько глотков.
Тут Алик (вот как, оказывается, звали моего собеседника) снова повернулся ко мне.
– Вот видишь – я все выпила! – Я гордо продемонстрировала ему пустой бокал.
– Молодец! – оживился он. – Сейчас я принесу еще. Только никуда не уходи.
Он исчез в толпе.
Я снова взглянула на бледную девицу, которой подсунула свой коктейль. С ней явно творилось что-то неладное. Она больше не дергалась в ритме музыки, а стояла неподвижно, как статуя. Глаза ее были пустыми и безжизненными, она без всякого выражения уставилась прямо перед собой. Ее спутник удивленно смотрел на нее. Он схватил ее за руку, встряхнул – но она не отзывалась, а едва он отпустил ее, как она безвольно упала.