И аккордеонист Рупь-Пять уже хотел встать, чтобы сказать несколько слов, чтобы рассказать об этом замечательном вечере со Шнобелем и предложить всем спеть песню о ветрах, которые все равно уймутся, если неприятности не очень принимать к сердцу, но ему неудобно было рассказывать насчет отхожих мест, потому что чистить их ему очень не нравилось, и если все узнают, что Рупь-Пять и такими делами прирабатывает, то каждый станет просить, чтобы Рупь-Пять зашел и к нему, а он никогда не может отказать, если его просят тихо и вежливо. Именно поэтому у него одиннадцать детей и двум прежним женам приходится платить алименты, и вот, чтобы не влезть в еще большие неприятности, он промолчал.
И ударник — Господин Спекулянт — не захотел сказать ничего хорошего о Шнобеле, потому что Шнобель у него всегда занимал деньги и никогда не хотел отдавать, даже когда Господин Спекулянт очень тактично и подчеркнуто вежливо просил вернуть долг. Шнобель всегда удивлялся, как это Господин Спекулянт со всеми может быть таким сиропно-любезным, и тут же объяснял данное обстоятельство тем, что маменька Господина Спекулянта, нося своего сыночка, наверняка ела слишком много сладостей, в особенности сиропа; лично ему, когда он слышит сладкие любезности, тут же хочется кислой капусты, а это ему противопоказано по причине повышенной кислотности; в заключение он советовал Господину Спекулянту не очень беспокоиться насчет денег, потому что они нажиты довольно нечестным путем и будет вполне честно, если он и лишится их таким же нечестным путем. И Господин Спекулянт лишь сделал скорбное лицо, чтобы люди все же видели, что и он переживает смерть Шнобеля.
И странный типчик с черными усиками и гитарой, коего посетители Скляницы успели прозвать Недоучкой, не понимал, что здесь происходит. Он с удивлением взирал на скорбные лица посетителей и приглаживал свои усики, потому что если даже человек глуп, то это еще не резон, чтобы ему быть и некрасивым.
И Жанис Кнапинь стоял у двери Скляницы, как застывший. Кто-то дергал дверь и просил впустить его, но Жанис стоял, как вмерзший, и все на свете ему было безразлично. Он понимал только одно, что никогда больше не услышит, как Шнобель поет его любимую песню «Я верю, что буду в блаженном саду, где розы растут и душа не болит». С ранних лет Жанис работал рубщиком мяса и даже хорошо зарабатывал, но работа эта очень ему не нравилась, потому что каждый день бедные крестьяне просили его разделать их единственного подсвинка или теленка по возможности лучше, даже совали в карман шуршащие бумажки. Он старался делать все по совести, но те же самые крестьяне, которые совали ему в карман деньги, за спиной обзывали его хапугой и горлохватом. Он чувствовал себя неловко, как может чувствовать себя человек, который старается делать другому добро, но которого все считают проходимцем. Так он проживал долгое время, на темени его уже почти не было волос, как вдруг жизнь в Склянице превратилась в одну сплошную песню. Шнобель пел: «Нам вместе по жизни шагать», — и Жанис счастливо пошагал житейским путем с Амалией. Шнобель пел: «Я люблю тебя, жизнь!» — Жанис стоял у двери Скляницы и пел вместе со всеми о том, что он действительно любит эту жизнь, и радовался, видя веселые лица посетителей. Шнобель пел: «Я верю, что буду в блаженном саду, где розы растут и душа не болит», — и Жанис помогал Амалии ухаживать за ее садом и, помимо роз, выращивал морковь, огурцы, картошку, десять кур, овцу и даже корову и никак не мог понять, как это он некогда на Центральном рынке мог кромсать столь чудесных животных, но счастье кратковременная штука, это он понял, когда вчера встретил Шнобеля и Шнобель сказал ему, что больше в Склянице он петь не будет, а известие, что Шнобель умер, заставило его окончательно оцепенеть и предаться размышлениям о том, что ничто на этой земле не вечно. И Жанис вздыхал долго и скорбно, но потом услышал стук в дверь и отпер ее.