— Зачем вы человека обманули?
— Так у вас ведь таких сто…
— Я сама сосчитаю…
— Двое ко мне с подозрением относятся, — помолчав, вздохнул Петя. — Старшина Чумаков и вы… — И взял из корыта простыню, чтобы выкрутить. Надя оглянулась, посмотрела на его перевязанные руки:
— Пусти, помощник…
— А что? У меня левая действует…
Надя, качая головой, глядя на сползшую повязку, положила выкрученную простыню и стала поправлять ему бинты.
— Надя…
— Что Надя?
— Возьмите меня… в подружки. — Он смотрел на нее, все больше очаровываясь. — Откуда вы такая?
— Из медпункта.
Они уже вместе выкручивали белье.
— Не из Ленинграда?.. У вас такое лицо… Мне кажется, что я вас…
— Где-то встречал? — закончила она за него, достала из кармана ватника папиросу, закурила и хмуро сказала — Я в Ленинграде и не была ни разу…
— Как?!
— А вот так. Пять месяцев его обороняю, а не попала… Все вояки по своим женщинам тоскуют. Вот и кажется всем: то на жену, то на знакомую похожа. Надоело слушать!
— Да ни на кого вы не похожи! — искренне ответил Петя. — В этом-то и суть! Вот ненавижу, когда женщины курят, а вам даже это идет. И не смотрите на меня, как… Чумаков! — попросил он. Она невольно улыбнулась и впервые посмотрела на него не сурово.
— А Ленинград — как же это быть рядом и ни разу… При первой возможности возьму с собой и отвезу!
Ленинград был холодный, полувымерший, заваленный обломками от бомбежек. Машины, ехавшие по узкой, засыпанной сугробами улице останавливались и долго ждали, пока обессиленный пешеход перейдет улицу.
И Надя, сидевшая рядом с Петей в кабине одной из полуторок, смотрела расширенными глазами на эту борьбу сгорбленного оскальзывающегося человека с бессилием своего истощенного тела.
Машины въехали в ворота, над которыми свисали сосульки с железных букв: «Кировский завод».
В огромном цеху, где по углам выступал иней, пожилые исхудалые рабочие помогали шоферам грузить на машины стайки. Беспокоились.
— Крепче вяжите, чтобы не болтало. Это же уникальный, трехшпиндельный…
— Петя!
Петя повернулся и еле узнал в худом старике, спешащим ему навстречу, своего соседа по квартире.
— Геннадий Трофимович…
Обнялись.
— С Ладоги, значит? — Геннадий Трофимович любовно оглядывал Петю. — А ты говорил — зачем с фронта отозвали. Выходит, на Дорогу Жизни!
— Жизни? — не понял Петя.
— У нас так называют. За то, что помереть нам не даете. Вот, — он оглянулся на цех, где вспыхивал огонек электросварки, — живем…
Петя смотрел на его изможденное лицо.
— Отдохнуть бы вам.
— Отдыхать — умирать, — отвечал Геннадий Трофимович, — а работать — жить. Мы как раз подъемник, — кивнул он в глубину цеха, — для Ладоги готовим, чтобы машины из-подо льда вытаскивать. Так и будем — мы вас, а вы нас вытаскивать… И вытащим! А, Петя?
По обледенелой, в натеках от лопнувшего водопровода и осколках стекол лестнице дома медленно поднималась маленькая девичья фигурка с большим законченным чайником в руках.
— Лиля!
Она подняла глаза. С трудом можно было узнать в сгорбленной укутанной фигурке прежнюю Лилю.
— Петя?
Петя с Надей стояли па площадке лестницы, а за разбитым стеклом внизу на противоположной стороне улицы виднелась их полуторка.
Лиля обрадовалась и заплакала.
— А я уже боялась, что никогда тебя не увижу. — И поставив чайник, села на ступеньки.
— Лиля, ты что? — Петя наклонился к ней, не зная, что сказать. — Стучу к вам, стучу — никого…
— Мама, наверное, не услышала… — вытирая слезы, сказала, Лиля.
— Это Надя, — познакомил Петя.
Лиля смотрела на Надю, на ее статную фигуру в военном полушубке без ревности.
— Какая вы красивая… А я… черпая, неумытая, вы лучше на меня не смотрите. — Она отвернулась и прикрыла лицо ладонью.
Надя присела рядом с ней на ступеньки, полная сочувствия.
— Поедем к нам на трассу, зачислят тебя в санчасть…
Лиля покачала головой:
— Не могу. Мама… На кого я ее брошу? И всех своих жильцов? Я им нужна, кипяток разнести по квартирам, газету прочесть. Ходячих мало, столько ослабевших, о них должен кто-то заботиться… — И встала. — Мне еще пять квартир обойти надо. — Петя, я совсем забыла, тебе же письмо пришло!
Чайник был уже пуст, и они стояли в холодном коридоре своей квартиры.
— Что же ты молчишь?!
Лиля взяла с телефонной тумбочки конверт и протянула Пете. Он торопливо вскрыл его.
— Я же знала — все обойдется.