— Лежит, — отвечали ему.
— Как это лежит?!
— Оголодал.
— Паламарчук! — вдруг закричал Чумаков. — Ты что?!
Паламарчук, здоровенный водитель, вдруг осел па снег. К нему подбежали, расстегнули ворот. Глаза его были закрыты, он тяжело дышал.
— Сейчас очухается, — сказал кто-то. Чумаков пошел навстречу вышедшему из помещения командиру роты — лейтенанту Трофимову. До водителей долетели слова Чумакова: «Как же можно энзе?» и Трофимова: «Все без остатка, что есть в наличии!».
— Отставить заводить! — что было силы крикнул Чумаков и потише добавил: — Будем второй раз завтракать.
В казарме на столе перед каждым положили два больших сухаря, половину селедки, кусочек масла, сахару, поставили кружку чая. Ослабевших — пожилого водителя Бобылева и Паламарчука — вели к столу под руки, тихонько говорили:
— Идем, порубаем.
Садились за столы, ели неторопливо, продлевая удовольствие. Живее становились глаза, уверенней руки. Чумаков ел со всеми и один из своих сухарей потихоньку упрятал в карман.
У Пети блеснули глаза. Сделав невинное лицо, он обратился к Чумакову:
— Товарищ помкомвзвода, разрешите личный вопрос? Зачем вы всегда от еды часть откладываете?
Чумаков быстро зыркнул на него:
— А что, я твое хороню?! — И потом ответил: — Ты мальчонком на чужих батрачил? Лебеду с мякиной с голодухи жевал? Ты у папки-мамки рос, а я в людях… Тебе бы с мое — понимал бы, что такое отложить на черный день.
— А сейчас какой? — удивился Барочкин.
— Сейчас еще белый, — глянул на заиндевевшее окно Чумаков и встал. — Полчаса отдыхаем — и по машинам!
Озеро блестело гладким молодым льдом, и только по вмороженным вешкам да по черной ниточке провода связи можно было угадать контуры еще неезжен ной ледовой дороги.
На рассвете на бугре у Вагановского спуска стояла вереница полуторок, а перед строем шоферов застыли командиры и генерал говорил. Голос его был негромок, но было так тихо в этот ранний час, что все слышали.
— Солдаты! Шесть железных дорог вели в Ленинград, теперь осталась одна — ледяная… Надо бы еще дня три повременить, но не выходит — в городе людей уже начинает голод косить. Я верю, что все вы доберетесь До того берега и привезете Ленинграду хлеб. В добрый путь!
— Внимание, — приказал комроты Трофимов. — Дверцы кабин держать открытыми! Дистанция — двести метров! По машинам!
Шоферы бегом занимали свои места в кабинах. Трофимов хотел уже дать сигнал к движению, но тут из хвоста колонны, нарушив строй, выехала полуторка, и обогнав другие машины, затормозила прямо перед ним. Генерал и офицеры удивленно наблюдали за этим маневром.
Из кабины высунулась голова Пети.
— Ты что это, Сапожников? — с недоумением спросил Трофимов.
— Товарищ командир, — губы Сапожникова как-то отчаянно улыбались, он волновался. — Разрешите открыть движение по этой… магистрали. Я ведь ленинградец… И потом, — он, понизив голос, кивнул на пожилого водителя, сидевшего в головной машине, — у Бобылева семья, а я один…
Трофимов с неодобрением смотрел на Сапожникова, точно тот сделал что-то неприличное.
— Нет, ты брат… — смущенно начал он. И тут резко вмешался стоящий рядом Чумаков:
— Сперва классным шофером надо стать. — И приказал: — В строй — на свое место за Найденовым!
— Вот так, брат, — кивнул Трофимов с явным облегчением и дал команду головной машине: — Вперед!
И первая машина, где за рулем сидел Бобылев и на подножку которой вскочил Чумаков, скользя и тормозя на спуске, съехала на лед. За первой съехала вторая, третья, настала очередь и Пети Сапожннкова, затем Барочкина. А в кабину замыкающей машины сел командир роты Трофимов.
Машины, держа дистанцию, шли друг за другом на невысокой скорости. Лед слегка потрескивал под колесами. Шоферы напряженно всматривались вперед. На подножке головной машины, коченея на холодном ветру, стоял, опустив уши шапки, маленький нахохлившийся Чумаков, готовый к любой неожиданности, — смотрел вперед, изучая лед, точно насквозь просверливал его глазами-буравчиками.
Один снаряд разорвался рядом с трас-сон, н фонтан ледяных брызг душем обдал кабину одной из машин. Сквозь открытые дверцы брызги попали и в молоденького шофера Найденова, ведущего эту машину. Он испуганно съежился, захлопнул дверцы. Но этот снаряд был последним, и снова стало тихо, остался лишь гул моторов.
Наблюдавший за всем этим связист — его тоже окатило ледяным душем — сказал в трубку телефона:
— Немцы обстреляли автоколонну из района Шлиссельбурга. Жертв нет.