Витька подошел поближе к столу, поднес правую руку к шапке и бодрым голосом доложил о своем прибытии в резерв среднего комсостава. Капитан открыл глаза.
— Предписание, — тихо сказал он.
Витька подал бумагу. Капитан взял, положил перед собой на стол и долго рассматривал ее. Потом опять взглянул на Витьку и сказал:
— Хорошо. Зачисляешься в седьмую роту, в одиннадцатое отделение. Первый этаж, девятнадцатая комната, в южной части здания, то есть, справа от входа. Понял?
— Понял, товарищ капитан.
— Устраивайся. Коек у нас хватает и матрацев тоже. Ну, а чего остального, — извини, — нет. На довольствие поставим тебя с завтрашнего дня.
— Понял, товарищ капитан, — повторил Витька и пошел к двери. Но капитан окликнул его, вернул к столу.
— Вот что, младший лейтенант, — сказал он, пристально глядя на Витьку черными, странно блестящими глазами, — назначаешься командиром одиннадцатого отделения.
«В жару он, что ли?» — подумал Витька, а вслух сказал:
— Как же так, товарищ капитан? Я ведь только прибыл, ничего не знаю. А там, наверно, кто-нибудь и постарше меня по званию есть. Ничего не получится.
— Молчи, молчи, младший лейтенант, — отмахнулся капитан от Витькиных возражений. — Я тебя утром отделению сам представлю, всех узнаешь. А раз будешь командиром, все тебя будут слушаться, не бойся. Да не в том дело! Главное, что ты молодой, да? А раз молодой, значит — честный, — непонятно заключил капитан. — Иди, давай, устраивайся.
Витька вышел. Он спустился на первый этаж, нашел девятнадцатую комнату. Она почему-то оказалась запертой. Витька стучать не стал. Пошел по коридору искать себе места — где бы пристроиться на ночь до утра. В здании было очень холодно. Комнаты были какие заперты, какие нет. В коридоре становилось все темнее — сквозь стекла над дверьми проникало совсем мало света — день кончался.
Витька медленно брел по коридору, открывал двери, заглядывал. Одна комната была совсем пустая. В другой — голые железные койки, табуреты, столы, стулья — все в беспорядке. В углу кто-то спал на матраце, брошенном на пол. Сильно хрипел. Витька все шагал по коридору, которому, казалось, и конца не будет. Наконец попалось помещение как будто поуютнее. Комната не очень большая, несколько коек стоят аккуратно у стен, да не голые! — с матрацами! Слева — спят двое в шинелях, с наставленными воротниками, сунув руки в рукава, надвинув шапки на нос. И сразу видно — народ толковый, опрятный: ноги байковыми портянками замотаны, а сапоги сняты, бережно под головы положены вместе с вещмешками, как положено. Витька проникся уважением, решил тоже здесь остаться.
Со вздохом облегчения сел в правом углу на койку. Матрац толстый, мягкий. Снял сначала сапоги, положил в головах, потом снял, положил поверх сапог вещмешок, лег. Распустил немного ремень, надвинул на лицо шапку, всунул руки в рукава шинели. Затих. Перед закрытыми глазами его поплыли улицы, которыми шел сегодня. Опять сверкал, искрился снег, и с ясного голубого неба солнце во всю силу посылало яркие лучи на замерзший город. Витька заснул.
4
Проснулся от шума. В комнате было темно и холодно. Открылась дверь, вошло несколько человек.
— Посмотрим здесь, — сказал один.
Голос у него был крепкий, густой. «Наверно, капитан, — подумал Витька. — Никак не меньше. Таким голосом команду подавать — красота! Сразу слышно».
Человек пошел вдоль коек у стены, светя спичкой.
— Здесь нет, — сказал он и перешел к стене напротив. Опять зажег спичку.
— Есть! — воскликнул он. — Я ж говорю, должна быть. Обязательно. Вот она вентиляционная решетка. Теперь согреемся. А то прямо хоть помирай — такая холодина. Дай-ка я ее попробую. А ну, посвети.
Кто-то еще зажег спичку. Человек с капитанским голосом занес ногу, примерился — и с силой ударил каблуком в стену. Послышался хруст.
— Есть, — сказал он. — Выламывай, выламывай ее. Расчищай. И урны — давай, тащи сюда. Клади их на табуретки. Главное — дровишек побольше…
Дело у них шло быстро. Выдрали остатки проломленной решетки, освободили отверстие вентиляционного хода, шедшего в стене вверх. Принесли две пустых квадратных жестяных урны для мусора. Составили вместе, положив на две сдвинутых табуретки, подровняли, притиснули одним концом к вентиляционному ходу. С другого конца получившейся печки запалили огонь. Дровишками служили обломки табуретов, стульев, подобранные в коридоре и соседних комнатах.
Пламя загудело. Урны быстро раскалились и светились темным вишневым цветом. В комнате постепенно становилось теплее. Витька задремал. И опять перед ним потянулась вдоль леса проселочная дорога, которую он уже видел во сне. Он шагал рядом с лошадью и держал руку на ее шее, и гладил коричневую гладкую шелковистую кожу. Сердце его сильно билось от радости. Он смотрел на лошадь и ласкал ее, и она кивала ему головой, и смотрела темным лиловым глазом, опушенным мохнатыми ресницами. И Витька во сне знал, что это сон, и знал, что была когда-то другая, прежняя, замерзшая, ледяная дорога, и теперь есть эта светлая, и ей никогда не будет конца.