Станция несколько раз переходила из рук в руки. Командующий флотилией по просьбе армейского командования послал вниз по Неве, к Дубровской ГРЭС, канонерскую лодку «Селемджа» и бронекатер. Канлодка вела огонь из дальнобойных орудий по Мге. Бронекатер стрелял по позициям немцев у Ивановских порогов.
Вечером 6 сентября вражеская авиация совершила первый массированный налет на Шлиссельбург. Бомбардировщики шли несколькими волнами.
Береговой флагманский командный пункт флотилии был выбран неудачно. Основная магистраль, улица Кирова, протянувшаяся через весь город параллельно Неве, завершается мостом через Староладожский канал. У моста шлюзы. На одном берегу высокая колокольня и белое здание Горсовета под зеленой крышей, на другом — старинный гостиный двор и трехэтажное лимонного цвета здание штаба флотилии, окруженное приземистыми, с потемневшими фасадами, домами. Лучшего ориентира и не придумаешь!
Мы с комиссаром часа два просидели на объединенном заседании горкома партии и горисполкома. Предприятия и материальные ценности были уже вывезены, население эвакуировано. Осталось несколько десятков семей бывших заключенных, работавших на Синявинском торфопредприятии (перед войной их восстановили в правах). Они эвакуироваться не хотели.
Обсуждались насущные вопросы жизни и обороны прифронтового города, когда нас вызвал начальник штаба флотилии. Он сообщил, что армейское командование передало флотилии 13 противотанковых пушек без личного состава, приказал распорядиться ими после ужина.
Едва я с группой офицеров достиг столовой, которая размещалась на втором этаже деревянного дома возле штаба, как началась бомбежка. Через несколько минут мы — капитан 2-го ранга Визель, капитан 3-го ранга Федосов, старший лейтенант Крысин, комиссар Благов и я — вытащили друг друга (помятых и запыленных, но живых) из-под обломков разваленного здания столовой. Перед зданием штаба зияла огромная воронка, а само здание — кирпично-красное, без единого пятнышка лимонной прелести — зияло пустыми глазницами окон. Убитый часовой лежал навытяжку, с винтовкой у правого плеча, на выбитой взрывом входной двери. Лестничные марши были обрушены. Во дворе стоял, глубоко надвинув фуражку на голову, начальник штаба флотилии Боголепов и отдавал какие-то распоряжения уцелевшим офицерам. На земле сидел полковой комиссар Фенин, получивший контузию. Тут же лежали несколько раненых. Возле них хлопотали санитарки-дружинницы.
Появляется новая волна самолетов. Мы все забираемся в подвал штаба. Боголепов продолжает прерванное совещание, а дружинницы перевязывают раненых. Старший лейтенант Данилов, получивший пять осколочных ранений, во время перевязки высоким, срывающимся голосом поет «Интернационал». Дружинницы бинтуют его раны вторично: первый бинт сплошь пропитался черной — в свете примитивных факелов — кровью.
Данилова я встретил впервые в штабе флотилии. Через него шло пополнение на корабли, и он был нужен всем. Дело свое он знал хорошо, отличался скромностью, характер имел спокойный.
Наутро мы отправили Данилова и других раненых в тыл страны. А где-то в конце зимы, в феврале или марте 1942 года, распорядительный дежурный штаба флотилии в Новой Ладоге вручил мне потрепанную пачку бумаг. На обертке значилось: «Ладожская флотилия, старшему лейтенанту Белякову».
На различных по формату и качеству листах бумаги (было там два листа тонкой, ярко-желтой бумаги из какой-то графленой конторской книги) тупым простым карандашом, слабой рукой раненого, было написано, что он наблюдал с госпитального судна на берегах Свири: где какое лежит имущество, что и на чем необходимо вывезти, что в первую очередь, где и для чего оно могло бы пригодиться, сколько потребовалось бы людей для этого, какие для этого можно использовать дороги.
Я читал, и передо мною вставал образ благородного советского человека, воспитанного нашей партией. Ему до всего есть дело!
Записки были дописаны в Вознесенье, на берегу Онежского озера, а передала их в штаб какая-то крестьянка. К сожалению, они уже не представляли ценности, так как к моменту их получения оба берега Свири, выше Лодейного Поля, были в руках врага. Да и Данилов, видимо, не был уверен, что его записи своевременно дойдут до адресата. Но этот патриот знал, что выполняет свой долг перед Родиной, перед народом!
Глухой ночью, путаясь в телеграфных проводах, мы с комиссаром обходили разрушенный, опустевший город. Армейские подразделения держали оборону на Преображенской горе. Командир полка, в боевые порядки которого входила наша рота, по телефону сообщил, что с рассветом надо ждать наступления врага вдоль берега Невы на Шлиссельбург.