— Чудесное место, — объявил, встав рядом с ним, Башир аль-Джамаль, сияя так, будто сам устроил этот мир.
Башир приходился Хасану двоюродным братом, и это был его первый выход. Юноша, только что выпущенный из Школы Врат, кипел наивностью и восторженностью. Хасан обещал деду, что младший внук вернется. «Со шрамом, — сурово сказал старик. — Не стоит труда идти путем, с которого возвращаешься без шрамов». Впрочем, их дед был бедуином, а это суровый народ, и дороги его всегда трудны.
— Вода чистая, воздух прозрачный, — продолжал Башир. — Никогда я еще не разбивал лагеря в таком красивом месте.
Хасан не отрывал взгляда от равнины.
— Мне приходилось видеть, как красота убивает людей.
— Ну, биохимия здесь наверняка настолько отличается, что здешние звери сочтут нас несъедобными.
Хасан опустил бинокль и оглянулся на брата:
— До или после того, как откусят кусочек?
— Ах, — Башир склонился перед старшим, благодаря за наставление, — ты — источник мудрости.
— Я еще жив, — пробормотал Хасан, снова поднимая бинокль, — Если хочешь, считай это признаком мудрости.
— Во всяком случае, мы можем изучать этот мир, оставаясь невидимками, — не сдавался Башир. Лишенный одного повода для восторга, юноша немедля ухватился за другой. — По всем признакам местные здесь, наверху, не бывают.
— Возможно, это одна из их святынь, — предположил Хасан, — а мы ее оскверняем. Бог даровал каждому народу место, более святое, чем все прочие.
Башир был непоколебим.
— Этот луг Он вполне мог даровать, но, по-моему, он находится слишком далеко от людей.
Хасан хмыкнул и опустил бинокль.
— Я поставлю здесь наблюдателя и расположу приборы слежения, чтобы ничто не могло незаметно приблизиться с этой стороны.
— По отвесной скале?
— Может быть, у обитателей этого мира на ступнях и ладонях присоски. Может, у них есть крылья. Или нет ничего, кроме ума и упорства. — Хасан сложил бинокль и убрал его в чехол. — Таких я боюсь больше всего.
* * *Вот как они попали туда, на чудесный луг в Туманных горах.
За этим миром лежит «темная материя». Она называется «другая брана» и не так уж далека, если не считать того, что находится с другой стороны. Она позади нас, под нами, внутри нас. Они так же близки, как две ладони, сошедшиеся в хлопке, и так же далеки. Однажды они уже хлопнули друг о друга — эта брана и другая, — и из эха и сотрясения того Большого Хлопка явилась материя, и энергия, и галактики, и звезды, и планеты, и цветы, и смеющиеся дети. Новый хлопок покончит со всем этим, и многие мудрецы всю жизнь бились над вопросом, сближаются ли они друг с другом. Но, чтобы решить его, им пришлось бы научиться делать замеры с другой стороны, а это трудно.
Хасан про себя называл две браны «Ладонями Бога»: словами одного из тайных речений Пророка, мир Ему. Но он не видел причин беспокоиться, сходятся ли они для хлопка, ибо все будет так, как захочет Бог. Что тут, в конце концов, можно сделать? Куда бежать? «Горы так же зыбки, как облака», — так звучит фикх[2] акиды[3] Ашари,[4] и все школы, охотно или нет, соглашаются с ним.
Что можно делать, так это проходить сквозь другую брану. Этому люди научились. Другая брана, подобно нашей, раскинулась в трех пространственных и одном временном измерении, но в ней нет ни планет, ни пустого пространства: лишь бесконечная, однообразная равнина, рассеченная бесформенными провалами и буграми. А может быть, там нет ничего подобного, и равнина — лишь иллюзия, созданная разумом, столкнувшимся с чем-то, непостижимым для человеческих чувств.
Пересечь другую брану трудно, потому что путь от одного маяка врат до другого нужно проделать быстро и без задержки. Где-то в глубинах времени, которое было до самого Времени, таится асимметрия, нарушение парности. Промедление подобно гибели. Одни материалы и энергетические поля выдерживают дольше, чем другие, но в конечном счете все они чужды этой чужой земле, и эта земля их поглотит. Кто из людей посмел бы столкнуться с такой угрозой, если бы наградой не была целая Вселенная? Потому что в другой бране метрика пространства иная и несколько шагов в ней равны прыжку в несколько световых лет в родном мире.
* * *Сколько световых лет, никто из людей не знает. Хасан объяснил это Баширу на вторую ночь, когда, изучая чужое небо, брат спросил его, у которой из звезд находится Земля. Другого ответа на его вопрос не было. Известна ли на Земле хотя бы Галактика, в которой лежит эта планета? Сколько световых лет преодолели их неповоротливые инобусы, и в каком направлении? И даже если земное Солнце видно на небе этой планеты, это Солнце им не знакомо. Скорость света не связывает Вселенную, но ограничивает человеческое познание, потому что, странным образом, место есть время, и вся человеческая мудрость и человеческое познание — лишь круг от огня свечи в непрерывно расширяющейся тьме. Никто не может видеть дальше или быстрее, чем свет, который он видит. И потому видеть можно только ограниченную временем сферу в сиянии квазаров. А теперь они шагнули в круг света от другого костра, где-то в бесконечной пустыне ночи.