Лягушиная шкура на асфальте — итог могущества.
И снова голоса:
— Глядите, глядите! Вон там… где здание рухнуло.
— Корабль!
— Огромный, как ковчег!
— А где остальные? Брехали — три…
— Два для начальства, один для народа…
— Вань!
— Ну, чего тебе?
— Гляди! У Книжной лавки. На мосту…
Вань разинул рот до пупа. Дивился: какой–то дурень вскочил на бронзового коня и пытался ускакать. Вань заржал: забавно показалось ему, что кто–то, оказывается, дурней его в этом дурацком мире. И опять занозой впился критический голос:
— Это не дурень. Император Павел! Умнейший человек. Он в России реформы замыш…
— Ты что? — снова отвесил губу Вань. — Рехнулся? Какой нынче век? Какая Россия?
И все в толпе недоуменно оглянулись на защитника Павла. Говорить о России после генсека Порчи? Действительно, чушь собачья. Зачем вспоминать то, что давно не существует?
С тех пор как воцарилась демократия… Ты кушаешь меня, я тебя… Кто скорей…
— Куда прешь? Не видишь? Гоморрийцы! Забыл, что они творили в Афганистане, Югославии, Ираке?
Поостыли:
— Знамо дело — всем неможно. Даже Ной…
Но этот рассудительный голос потонул в зверином реве черни, потерявшей всякую надежду. Толпа подалась вперед. Проштопала голоса автоматная очередь. К ней присоединилась вторая, третья… Толпа отхлынула, устилая улицу трупами, словно сбрасывая лишнее платье.
Из Ноева ковчега шугануло пламя. Он явно готовился к отлету.
Толпа угрожающе придвинулась к цепочке солдат. В руках взметнулись обломки кирпичей, железные прутья, алебарды, сабли, кремневые ружья, винтовки, копья, топоры. Цепочку солдат разорвала колесница с черным возничим, на шее которого сверкали белоснежные бусы.
Гоморрийцы растерялись: не одни содомляне лезли на них. Перед своими соседями гоморрийцы не испытывали страха. Если и не притерпелись, то хотя бы изучили друг друга. Нет, тут были жители всех веков, населявшие когда–то Землю. Все они почувствовали опасность исчезновения — и кинулись к кораблю, топча охранников.
Увертываясь от языкатого огня, какой–то прохожий узнал Замышляева: когда- то этот писака ратовал за перестройку… Теперь бывший слушатель вытаращился на бывшего лектора и, криво усмехнувшись, буркнул: «Это все твой Порча натворил…»
Сколько лет прошло, а народ поминает Порчу… Был он гоморрийским шпионом или нет — об этом до сих пор с пеной у рта спорят перестройщики всех мастей — но началось все с него. Надо отдать ему должное. Не жалея сил, стремился привести экономику страны, в которой правящая верхушка выбрала его президентом, к полному краху. А уж как изворачивался, клялся в верности Союзу людей–насекомых! Вместо того чтобы повесить иуду, рядовые члены правящей партии позволили ему довершить разгром государства, ставшего к тому времени Содомией. В результате стихийного взрыва масс пришел к власти народный герой Могучий Хрен. У власти он продержался какой–то десяток лет, но, поскольку действовал энергично, успел довести народ до ручки. Свалили и его, и вместе с этим надежду на какие–то реформы. Затем был кто–то еще — эрудированный, улыбающийся, с фамилией длинной, как гусеница. Воту кого была светлая головушка! Ох и наскипидарил он задницы соотечественникам! Как миленькие, забыв дискуссии, гласность и прочий бред, припустили в бывшую Великую Империю! А прибежав туда, откуда ретировались, поверив речам генсека Порчи, убедились: вместо нее образовалась ВХС (Великая Хуторская Система). Для этой эпохи, уместившейся в несколько лет, характерно маниакальное стремление к суверенитету. Именно тогда пожаловал на Землю Сатана, распахнувший клетку с гоморрийскими крысами: «А теперь вы будете президентами…»
На каждом хуторе была своя национальная гвардия, вооруженная до зубов, даже если таковые отсутствовали. И своя АЭС, замаскированная под туалет, которую президент грозился взорвать, если мировое сообщество не отвалит ему немедленно и безвозмездно миллиард на реставрацию капитализма в пределах данного хутора. Потом что–то случилось в природе. Какой–то временной скачок или срыв… ВХС провалилась куда–то. У нее оказались новая история и, разумеется, новый лидер. Диктатор с экзотическим именем Дззы, хотя в реальности его многие сомневаются. Может быть, это был лить кратковременный фантом Замышляева, переживавшего творческий кризис. Города, улицы были в очередной раз переименованы. Была объявлена амнистия узникам Матросской Тишины, заветного местечка, где можно было без конца проигрывать, конечно, мысленно, не- удавшийся переворот, призванный спасти страну, а также узникам совести: Нине Андреевой, Анатолию Собчаку и пр. посмертно. Так как они не могли молчать. Один Болванск остался Болванском. Он при всех режимах оставался собой. Обыкновенно режим менялся прежде, чем его руки доходили до града на реке Болве… Когда это произошло? В то засушливое лето, когда болванские туристы сперли в Париже Эйфелеву башню, чтобы прохлаждаться в ее тени у себя на родине? Нет, чуточку позже. Кажется, до великого переселения народов. Или после него… Да, возле Супонева забил мощный вулкан. Извергался сивухой, которая по качеству не уступала той, что производилась в деревне Шарово. Без всяких призывов граждане Содомии ринулись осваивать Нечерноземье…