На многих, плитах еще сохранились отметки, сделанные в каменоломнях, иероглифы, начертанные красной и желтой охрой и сажей. Они похожи на торопливые, сокращенные указания мастеров, как именно обрабатывать тот или иной монолит. В отметках этих, видимо, содержатся измерения в локтях (древний египетский локоть равнялся 53 см). Был на них и царский картуш фараона Джедефра, тот самый картуш, который определил Маллах, когда впервые обнаружил плиты. За исключением картуша Джедефра, который давно был известен, остальные пометки еще не удалось расшифровать. Дальнейшее их изучение могло бы многое рассказать нам о технике разработок в древних каменоломнях. Но отметки подтвердили один факт: место фараона Джедефра в списке правителей IV династии. Если именно Джедефра занимался погребением фараона Хеопса, значит, по логике вещей он был его непосредственным преемником.
Когда плиты сняли с траншеи, все древние отметки на них были опылены для лучшей сохранности тонким слоем семипроцентного раствора поливинилацетата. Но, несмотря на это, время сделало свое, и сегодня разобрать эти отметки почти невозможно. Надписи на огромных плитах, уложенных рядом с корабельным музеем, защищает от зноя, ветра и пыли все тот же первоначальный тончайший слой поливиниловой пленки да несколько деревянных щитов, чтобы предохранить их хотя бы от прямых лучей солнца.
Известняковые блоки покоились на бортах метровой ширины, вырубленных на глубине около двух метров от верха траншеи. Их удерживали на месте распорки, известняковые плитки гораздо меньшего размера, вбитые для большей надежности между концами блоков и стенами траншеи. Совершенно очевидно, что древние строители стремились замуровать корабельную траншею как можно герметичнее. Что беспокоило их — все-разрушающее время, атмосферные изменения или насекомые? Или они уже знали об осквернении могилы Хетепхерес, матери Хеопса, и прилагали все усилия, чтобы наглухо замуровать и скрыть корабельное захоронение? Этого мы не знаем.
28 января 1955 года убрали последнюю гигантскую плиту, и теперь можно было увидеть всю траншею с ее содержимым. Составная фотография, сделанная в этот момент, запечатлела верхний слой, покрытый известковой пылью и маленькими кусочками гипса, упавшими в траншею еще в древние времена. Под пылью находился слой материи, скорее всего полотна, однако она почти распалась, и определить ее более точно оказалось невозможно. Остатки похожих на подушки предметов со слоями материи, пропитанной смолой, были, очевидно, не чем иным, как кранцами, которые предохраняли борта ладьи от ударов у причала. Кроме того/здесь находились веревки и циновки, но настолько ветхие, что рассыпались при малейшем прикосновении; их можно было сохранить, лишь пропитав смолами. Циновки и веревки из тех же самых материалов, которые египтяне используют и по сей день, в отличие от китайцев и японцев, сменивших традиционное сырье на дешевую синтетику. Впоследствии лабораторные анализы подтвердили первоначальный вывод, что все это изготовлено из ситника и тростника, которые росли на заболоченных берегах великой реки еще до того, как люди поселились в Нильской долине.
В дальнем западном конце траншеи возвышался форштевень ладьи в форме перевязанного пучка стеблей папируса, состоящий из двух частей, сразу же опознанный по фотоснимкам Дункана. Однако теперь его можно было лучше разглядеть. Обе части форштевня оказались слегка смещенными по отношению одна к другой, а верхняя крышка — расколотой пополам. На форштевне сохранились желобки от веревок, которыми скрепляли его половинки.
Рядом с носовой частью ладьи со дна траншеи поднимались две длинные, изогнутые и заостренные доски; точно такая же пара изогнутых досок поднималась на противоположном, восточном, или кормовом, конце траншеи, и между ними лежал ахтерштевень ладьи с аналогичным рельефом в виде перевязанного пучка стеблей папируса, напоминающий о тростниковых челнах, первых суденышках древних египтян. Сразу возникала мысль, что эти пары заостренных изогнутых досок являются деталями судового набора и должны соединяться между собой в носовой и кормовой частях и что форштевень и ахтерштевень, очевидно, как-то крепились с их помощью.
Ближе к середине траншеи лежало длинное весло, то самое, на которое упал солнечный луч, отраженный зеркалом Камаль эль-Маллаха. Здесь же оказалась в беспорядке навалена куча мелких деталей, в том числе несколько деревянных щитов или настилов, назначение которых было трудно определить. Но уже тогда, при первом взгляде на все захоронение, стало ясно, <что ключ к головоломке, которую предстояло решить Ахмеду Юсефу, следовало искать в том, как древние египтяне укладывали в траншею Царскую ладью. Они не свалили все деревянные части корабля беспорядочной кучей, а действовали систематизированно и рационально. Нос ладьи был обращен на запад, корма — на восток, бортовые доски левого борта — слева, правого борта — справа. Во все времена и у всех народов моряки славились своей аккуратностью — необходимое качество для тех, кто проводил полжизни в тесноте замкнутого пространства лодки или корабля. Поэтому порядок расположения содержимого траншеи, пожалуй, больше всего напоминал судостроительную верфь.
Хаджа Ахмед Юсеф смог приступить к непосредственным работам по извлечению деревянных частей ладьи только в декабре 1955 года, через полтора года после находки корабельной траншеи. Многое было сделано за это время. Все известняковые плиты были изъяты и уложены поблизости, а над самой траншеей возведена настоящая реставрационная лаборатория. В первые месяцы того же года Искандер позаботился о консервации и выемке циновок и веревок, лежавших на верхних деревянных частях ладьи. Несмотря на крайнюю хрупкость этого материала, Искандеру удалось спасти достаточную часть его для экспозиции корабельного музея.
Все это время Ахмед Юсеф не сидел сложа руки. Хотя он с самого начала входил в комиссию по спасению Царской ладьи, его непосредственная работа началась лишь после вскрытия траншеи и изъятия верхнего слоя циновок и веревочных узлов, то есть после того, как обнажился весь деревянный корпус большой лодки. Хаджа Ахмед занимался реставрацией древностей уже четверть века, но у него еще не было опыта в восстановлении старинных лодок, и фактически он ничего не знал о технике кораблестроения ни в древности, ни в наши дни. И в этом незнании он был не одинок. Двадцать пять лет назад морская археология являлась исключительно привилегией искателей сокровищ, которые занимались добычей золота древних индейцев с затонувших испанских галионов. О кораблестроении в до-римскую эпоху почти ничего не было известно. Сегодня многое в этой области изменилось, главным образом благодаря трудам морских археологов, таких, как Джордж Басс и Питер Трокмортон, разработавших методику подводных раскопок на опыте подъема погибших судов у мыса Гелидонья, таких историков, как Лайонел Кассон и Бьёрн Ландстрём, собиравших сведения о многих судах различных периодов, и таких реставраторов, как сам Ахмед Юсеф Мустафа, который путем терпеливых поисков, ошибок и находок стал специалистом по древним египетским судам и знатоком кораблестроения тех далеких времен.
Однако вначале Хадже Ахмеду пришлось почти полтора года после первого осмотра корабельной траншеи изучать все имеющиеся материалы по кораблестроению, читать и готовиться. А читать было, в сущности, нечего, особенно на арабском языке, но зато было предостаточно материала в виде рельефов и росписей на стенах гробниц и сотен маленьких деревянных моделей лодок, которые стали необходимой частью погребальной утвари в более поздние времена. Основная проблема, несмотря на обилие такого материала и необычайную точность исполнения всех деталей, заключалась в том, что этот материал почти ничего не сообщал о самом процессе кораблестроения. Лишь немногие рельефы, например, в гробнице вельможи Ти V династии, найденной в Саккара (смотри шестую главу), изображали довольно подробно строительство лодки, однако эти подробности можно было понимать и так и эдак, и они мало что давали. Только сегодня, после того как Хаджа Ахмед приобрел знания и опыт за время реконструкции Царской ладьи, мы можем правильно оценить рельеф в гробнице Ти, изображающий строительство лодки в те древние времена.