После того как рабочие Маллаха очистили южную храмовую стену от мусора, они нашли под слоем слежавшейся или утрамбованной земли новый слой: смесь щебня и обычной грязи, затвердевшей на солнце до прочности цемента. Этот слой (по-арабски «дакках») покрывал землю по обеим сторонам стены: с северной почти до подножия пирамиды, а с южной — заходя под основания воздвигнутых с этой стороны пирамиды Хеопса мастаб VI династии. Последнее доказывало, что утрамбованный щебеночно-грязевой слой был положен здесь задолго до постройки гробниц VI династии. Маллах уже собирался приказать своим рабочим взломать этот слой «даккаха», чтобы узнать, что находится под ним, но в последний момент, производя пробы острым щупом сквозь сцементированную глину и щебень, обнаружил следы ярко-розового известкового раствора, состоявшего из сульфата кальция и двуокиси железа, прочнейшего скрепляющего раствора, типичного для Древнего царства.
По чистейшей случайности щуп Маллаха попал в известку между двумя монолитными известняковыми блоками над траншеей с Царской ладьей.
Храмовая стена шла параллельно южной стороне пирамиды, однако Маллах сообразил, что тонкая линия цементирующего шва имела другое направление: она проходила под стеной и появлялась с другой ее стороны. Маллах был взволнован до крайности. Он заставил своих помощников работать до тех пор, пока они не раскопали и не обнажили две массивные известняковые плиты, которые оказались, как недавно вспоминал Маллах в своем каирском кабинете, «несомненно огромными блоками эпохи IV династии».
«Древние египтяне, — как объяснял он, — работали с камнем начиная со времен Ступенчатой пирамиды фараона Джосера Третьей династии. Четвертая династия началась на сто, а может быть, сто пятьдесят лет позднее. К тому времени египетские строители стали уже опытными, они были совершенно уверены в своих возможностях, доказательством чему служит великолепное искусство каменщиков того времени».
По мере того как рабочие расчищали слои «даккаха», перед археологом появлялись огромные известняковые плиты, похожие на ряд стиснутых прямоугольных зубов или разбитый клавир очень старого пианино. Здесь было два ряда плит: западный и восточный; один состоял из сорока плит, а другой — из сорока одной. Похоже, они перекрывали две отдельные траншеи, и граница между ними проходила точно по оси южной стороны пирамиды. На одной из плит восточной траншеи, слегка выступавшей над другими, Маллах сумел разобрать часть перевернутого картуша — заключенное в овальную священную рамку имя фараона Джедефра, третьего правителя IV династии, сына и наследника Хеопса.
Как вспоминает Маллах, нелегко ему пришлось в Департаменте древностей: никто не хотел принять его находку всерьез.
Египет в то время переживал период национального подъема и революционных перемен. Король Фарук покинул страну, к власти пришла группа военных во главе с Гамаль Абдель Насером. Аббат Дриотон уехал вслед за королем, и теперь Департаментом древностей стали руководить новые люди — египтяне. В этой атмосфере накала политической борьбы было не до древней истории. Маллаху заявили, что обнаруженные им плиты не суть важная находка; это, должно быть, часть фундамента пирамиды, а возможно, мостовая храмового двора. Но сам он был убежден, больше чем когда-либо, что плиты закрывали два лодочных захоронения. Но что было в них? Они могли быть пустыми, $ если в них и сохранились лодки, то в каком состоянии могут быть эти древние суда, пролежавшие здесь сорок шесть столетий? Только вскрыв погребальные траншеи, можно было ответить на эти вопросы.
Но даже если в траншеях действительно находятся ладьи фараонов и они хорошо сохранились, то возникает вопрос: что будет с ними, когда они окажутся на открытом воздухе? Не обратятся ли они в прах, как это произошло с этрусскими настенными росписями во время послевоенных раскопок в Италии, когда бесценные фрески через несколько минут после вскрытия гробниц исчезли буквально на глазах у оцепеневших от отчаяния археологов? С большим трудом, как рассказывает сам Маллах, получил он разрешение Департамента древностей проделать отверстие в двадцать второй плите восточного ряда.
Полдень 26 мая 1954 года, почти конец археологического сезона; белое солнце палит беспощадно над плато Гизе, и кажется, темные силуэты пирамид вот-вот расплавятся в невыносимом зное. Целыми днями рабочие Маллаха расчищали огромную каменную плиту, медленно и осторожно, потому что никто не мог знать точно, какова ее толщина, глубина залегания и что случится, если осколки упадут на погребенное под нею. И разумеется, никто не знал, что там погребено.
Когда рабочие углубились на два метра, они увидели выступ, высеченный, как это будет обнаружено позднее, в скальном грунте вдоль всей длинной траншеи для Царской ладьи. На двух таких выступах по обеим сторонам траншеи лежали огромные известняковые плиты. Казалось, археологи находятся всего в каких-нибудь сантиметрах от цели. В этот момент Маллах сам взял в руки молоток и долото. Когда были убраны последние осколки, перед ним зияла только темная дыра, и ее чернота казалась еще непроницаемее из-за ослепительного сияния солнца.
«Словно кошка, — вспоминает Маллах, — я зажмурил глаза и вдруг почувствовал запах благовоний, самых прекрасных и священных! Я ощутил запах времени… Я ощутил аромат столетий… Аромат истории… И тогда я понял, что ладья фараона здесь».
Маллах все еще не мог ничего разглядеть внизу. Тогда он взял свое зеркальце для бритья и направил в темноту корабельной траншеи солнечный луч, «Луч Ра, Солнечного бога», как назвал его Маллах. И этот луч упал на острие лопасти одного из весел, гребных или рулевых, длиной шесть с половиной метров, вырезанных целиком, вместе с рукоятью, из ливанского кедра. Весло находилось там же, куда его положили около пяти тысяч лет назад служители царского некрополя в Гизе, которые укладывали в погребальную траншею священное судно.
Находка древней ладьи стала событием общенационального значения. Маллах, естественно, был вне себя от радости. Все предыдущие недели над ним не то чтобы насмехались или издевались, но разговаривали тем снисходительным тоном, каким обычно взрослые говорят со своим многообещающим, но слишком восторженным отпрыском. Теперь же величественно-стройное весло подтвердило его догадку. Требовались, однако, дополнительные доказательства, и они были представлены несколько дней спустя, когда Дэвид Дункан, штатный фотограф журнала «Лайф», спустил через отверстие в двадцать второй плите свой фотоаппарат. На снимке, опубликованном в журнале, была отчетливо видна в дальнем конце траншеи носовая часть древнего судна в виде резного возвышения, похожего на пучок стеблей папируса, перевязанных пятью витыми веревками. Эта форма форштевня[4] была знакома египтологам. Она встречалась на рельефах и настенных росписях в сотнях гробниц и в моделях лодок, начиная с доисторических времен и вплоть до Нового царства. А здесь был найден корабль хоть и деревянный, но явно повторявший формы серповидного челна из стеблей папируса, наверное самого древнего нильского судна.