Там, где разбился спутник, не пустивший её на путь через сны, там, где он упал, шевелилась с детскими глазами куча серебристых пиявок.
Флаг исчез.
Везде, во всех бараках она видела одно и то.
…Из сна я не вернулась. Его не было.
Легкий завтрак с Питером Классом. Прогулка с мужскими и женскими фигурами по мелководью «Морского берега» Якоба Рейсдаля. Ленивая речь о лодыжках в свежей воде; полоскания парусов в утомлённом облаке. Ветреные колебания волн, волны водянистых ветров. При выходе с полотна поранилась о раму и побежала по ночному залу, оставляя чёрные капли жизни.
На пароходе её привели в трюм, перевязали. Там были все коллеги по школе. Я рассказала приключения. Утром обмен документов. Пересадка в фургон. Неделя пути по степи. Сдохли лошади. Съели. Путь пешком. Я чувствовала… Нет, нет! Меня душат чёрным порошком. Теряю сознание, но успеваю понять, что меня затолкнули в ящик.
Плато. То самое.
Прошло несколько сот ночей. В ящике потеплело. Объявился хозяин, вытащил из ящиков кое-кого из моих учеников, и они резвились на бетоне, изредка любуясь трепетом белого флага. Я слышала знакомые голоса: поцелуй – это такая игра, кто у кого спинной мозг высосет…
Пришла зима. В мой ящик не доносились холода… Но однажды под утро повеяло льдом, и в барак ворвалась огромная стая мускулистой саранчи. Меня скрутили, связали, притащили в мой старый дом.
Пришла пора писать сочинение «Здравствуй, лето». В нём будет рассказано о том, как одинокая душа притворилась защитником мгновений, как она, обращаясь к попутчикам, к восклицательным знакам, говорила: «Не доверяйте себя математикам, цифры. Вы – огонь, вы – не цифры, а пламя, и ему есть о чём вспомнить: обо мне, о напевах приморских, об обители терпких времен. Пусть фантазия приукрасит неведомый, вами ведомый мой образ. В тёмных эмоциях истокам не ночевать. Цифры – бег бесконечный в беспечность, в пространство, способное всё разомкнуть. Да, прозренье, порой – ослепленье, взгляд в страну неизбывных и подло-изящных чудес мозговых. Если взглядом разбить себе мозг, раскопать и понять все подробности клеток, решёток, барьеров – что тогда? Да! Пустое кричит мне в ответ. И ответ, как завет для скандальных гримас эшафотных, эхолоты тоски убиваются в грязных сенцах.
Звукосвет подошёл, просит его приютить. Звукоогневь, гневномузыкозвук огненнозвучных музык.
За дверью послышались шаги, это её любимая ученица шла поздравить с днём рождения.
От первого звонка задымился парик, после второго запузырилась кожа.
Вот срезали с меня бальное платье. И позади моих глаз проскрипели лезвия ножниц. Подхожу к зеркалу. Вижу обожжённую струпистую колоду, у которой в руках книга сказок. Сверкая кольцами ножниц, учительница вышла.
Босиком по льду идёт весна. Скоро каникулы.
За ней топает стадо саранчи в валенках. Ледобредит залив. Саранча ёжится на берегу, платочками машет. Льдина с учительницей кружится, искрится. Вчера был день. Паденье тел усталых, трепетанье флага, картины, сон – всё вдалеке. Вот исчезает берег. Вечер. Вечер.
Сияющий эллипс
В зоологическом музее тишина, безлюдье. В блестящих, скрипящих на чётных ступенях туфлях поднялся на второй этаж. Долго искал. Выбился из драгоценного терпения. Поднялся выше. Медленно подошёл к искомому. Склонился.
На сфере жемчуга сидит тарантул старый. Он обнимает серебристый кокон, и согревает молчаливо, и чувствует: искрится напевное сияние. То – сожаленье об утрате моря, о предстоящем плене в лапках броши на человеческой груди крикливой. Молчит паук. Скорбит, что жемчугу не стал он другом, хотя за согревание расплата больше, и за свободу от ювелирных козней – тоже. Отдай мне, шар, уменье продаваться, я каплю яда подарю за это, чтоб полновесней и сильнее стали моя угрюмость и света твоего спирали… Он был последним посетителем. Покидая скелеты и мумии, мысленно произнёс: вы уже там.
Цивцувили пташки. Небо расхорошелось. Асфальт пропотел. Корабельные рощи воспрянули духом. Колбы жизни взорвались оранжевопенно.
Этим утром, надевая рубашку, ощутил укол-удар в центр спины, в позвоночный столб. Выгнул спину. В сердце шумел напалм. Пал на колени, ударился лбом о пол. Позволил таракану пощекотать барабанную перепонку. Откуда боль? Горячо, воспаленье легких: раздавил зубами бутерброд со стеклом. Шестой этаж, в кабине лифта отвалился пол. Спасли подтяжки. Вернулся в комнату. Снова удар в спину. Откуда в квартире шершни? Поставил ноги в таз со льдом: пусть тело само выбирается из горячки, клин – клином… Казалось, внутри позвоночника застряла блесна с кованым тройником. Но вдруг полегчало, отвлекли шпалеры пейзажей, шрапнельные взрывы зеленотопольных перспектив.