— Отпусти, — от обиды уже всхлипываю я и глупо барахтаюсь, бессильная. — Почему бы… тебе не опуститься самому?
— Не хочу. — Мурлычет этот гад, и хватает меня за шею.
Я почти задыхаюсь, мне больно, обидно и я уж забыла про то, что пару мгновений назад я пыталась найти ответ на вопрос, кто же я, как меня зовут…
Котовски хвостом обвивает меня за талию рукой, уже свободной, раздвигает пряди, оголяя мою шею. Я чувствую его тёплое дыхание и замираю.
— УУУ, щас посмотрим, кто ты… все тут такие… А — га, так и знал — восклицает он.
— Соби! Твое имя — Соби!
Котовски
— Вообще — то, первый из нас — Велиар. Жуткий тип, тот ещё персонаж, ты его скоро увидишь… У-у-у, жаль, что не красавчик, но что поделать — сюда чаще всего попадают девчонки… — Котовски сонно потягивается, поудобнее устраиваясь на прожекторе. Его мягкий полосатый хвост помахивает в такт его речи.
— А где мы? — спрашиваю я, расхаживая взад — вперед по темным плитам, перепрыгивая через провода. — И сколько… нас?
Уже мысленно я становлюсь частью этого мира.
Кто знает, может он мне не чужой… может я всегда жила здесь?
Котовски забавно морщится. Его зеленые глазки хитро наблюдают за каждым моим движением. Неестественно грациозно он поправляет русую чёлку.
— Думаешь, я тебе так всё и расскажу?! Наивная! — хохочет он и спрыгивает ко мне. От неожиданности я вздрагиваю и делаю шаг назад.
— Лаэрен. Этот мир зовётся Лаэрен! — чей-то чужой, не Котовски, голосок звучит из темноты и ему вторит какой-то другой… Звонкие удары чего-то знакомого о плиты…
— А-а-а, это ты, малявка! — мурлычет ушастый и щёлкает пальцами. На его жест-команду откликается один из прожекторов и направляет свой искристый желтый свет туда, откуда раздаётся голос.
— Я не малявка! Сам такой, Скотовски! Не забывай, я появилась раньше тебя! Так что малолетка у нас ты.
Теперь я вижу её. Это девочка лети семи, довольно милая, но её лицо словно застыло в странной ухмылке. Уже позже я поняла, почему. Левый глаз её был белесовато-серебристый в отличие от правого зеленого. Волосы её, огненно-красные, кудрявым облаком опускались до плеч. Множество вплетенных разноцветных кос и бусин придавали некоторую дикость её причёске.
Ничего похожего на ушки Котовски я не нашла. Единственное, что объединяло их, так это перчатки. Длинные, до локтей — они были надеты и на руки ушастого, и у Малявки.
Но это не означало, что малышка лишена собственной «изюминки» — огромная накладная грудь, немного неровная и бугристая. Видимо, девочка выкладывала её прямо в лиф платья и из всего того, что попадалось под руку.
А стук… стук издавал небольшой розовый мяч, непринужденно отбиваемый детской ладошкой.
— У тебя салфетка выпала, грудастая! — Котовски ехидно указал на белое пятно у её ног. Девочка и бровью не повела, нагнулась и отправила салфетку обратно в лиф. Попутно, почти незаметно, она бросила мяч в ушастого, и теперь он морщился от удара в левое плечо.
— Дурак! Сколько раз можно попадаться! — улыбнулась девочка.
— Зачем пришла? Звали что ли? Сидела бы в своем мирике! — бушевал Котовски, но почему-то эта его ярость показалась мне заученной.
— Мне скучно… и притом, я почувствовала новенькую! — девочка вприпрыжку подбежала ко мне и протянула ладошку. Я хотела было пожать её, но зря доверилась — девочка ударила меня мячом в солнечное сплетение. От резкой боли тело согнуло пополам, и я словно поклонилась жестокой малышке.
А та отвела мои волосы в сторону и провела пальцем по голой шее.
— Соби. — прошептала она. — Забавное имя, но лучше, чем у Скотовски!
— Я Котовски, сопля! — взревел он и хотел было пнуть мою обидчицу, но — увы — растянулся на плитах. Девочка, явно ожидая подобное, отскочила в сторону.
Упал он лицом вниз, прямо у ног стоящей буквой «г» меня. Русые волосы его разметались и я отчётливо увидела на его шее чёрные, словно обугленные, буквы его имени.
«КОТОВСКИ»
Имя не украшало его. Оно уродовало.
Словно выжженное, что-то чужое, инородное.
…Клеймо.
Я в ужасе выпрямилась, оторвав взгляд от его шеи, и переступив через Котовски, схватила девочку. Грубо развернула её, обнажила шею, откинув красные волосы.
— Неет, не надо! Не люблю! — пищала она в испуге и кусала острыми зубками мою руку. Мяч её одиноко бился в истерике в стороне.