— Есть! — отзываются два голоса.
Лейтенант опускается на траву.
— Больно? — участливо спрашивает старшина.
— Голова кружится.
Карпову хочется сказать ему что-то хорошее, теплое, но не находит слов.
— Как ваше имя-отчество, товарищ лейтенант? А то воюем вместе — и совсем незнакомые.
— Меня Николаем Ивановичем зовут. А вас, товарищ Карпов, — Степаном Ефимовичем? Нынче вы молодцом работали. Не зря на корабле вас «снайпером эфира» величают. Надеюсь, к вашей медали скоро и орден прибавится.
Поперхнулся старшина. Откуда все известно лейтенанту? И про медаль. Ведь старшина еще не получил ее, только приказ о награждении зачитали.
— Вернемся на корабль, — продолжает лейтенант, — я письмо вашим родителям напишу. Они все еще в Ленинграде? Пусть порадуются старики за сына.
Изумленный, растерянный, старшина лишь вздыхает в темноте да мнет свою мокрую фуражку.
— Проходы готовы! — докладывает возвратившийся пехотинец. — Дайте мне руку, товарищ лейтенант.
— А где ваш напарник?
— Он пропустит нас и снова поставит мины. Нельзя лазейку оставлять — саперы после съедят нас.
Взявшись за руки, все идут за солдатом. Съезжают по песку в какой-то ров, карабкаются на насыпь.
— Стой! Кто идет? — раздается резко, как выстрел.
— Свои! Свои! — хором откликается десяток голосов.
— Это мы еще посмотрим, какие свои! — обещает дозорный и мягче: — Товарищ капитан, тут перебежчики заявились.
— Ах ты, вымболка дубовая! — не стерпел старшина. — Погоди, днем я тебе протру иллюминаторы, увидишь, какие мы перебежчики.
— Ну, ну! Я тебе посудачу! — Дозорный щелкнул для острастки затвором.
— Ведите их на КП, — доносится издали. — Там разберутся.
Дозорный командует:
— Следуй за мной!
Их долго ведут по добротной, в полный рост траншее. Наконец провожатый распахивает дверь. Лейтенант и Карпов первыми спускаются по скрипучим ступенькам. В обширном блиндаже сидят за столом несколько офицеров.
Лейтенант по привычке вскидывает ладонь к виску, хотя на голове давно уже нет фуражки — затерялась еще тогда, у горящего танка, — и ее заменяет потемневшая от крови повязка.
— Лейтенант Туманов, командир корректировочного поста…
— А, морячок наш! — поднимается ему навстречу пожилой офицер. — Мы уже не рассчитывали увидеть вас. Спасибо вам, вы нас сегодня здорово выручили.
Старшина с беспокойством поглядывает на лейтенанта. Лицо серое. И глаза странные, остановившиеся. Ему жмут руку, а он будто и не чувствует.
— Кто со мной говорит? — спрашивает.
— Не узнаете разве? — улыбается хозяин блиндажа. — Я командир полка полковник Громов.
— А почему вы без огня сидите?
Застывает улыбка на губах полковника. И все в землянке цепенеют. В тишине потрескивает фитиль в самодельном светильнике из снарядной гильзы — он стоит на столе, и три язычка пламени трепещут над ним.
Качнулся, валится на бок лейтенант. Старшина и сержант еле успевают поддержать его. Укладывают на скамью.
— Что с ним? — испуганно спрашивает Карпов.
Один из офицеров, по-видимому врач, склоняется над раненым. Снимает с головы бинт. Пальцами раздвигает веки. С профессиональным спокойствием констатирует:
— Ранение легкое: содрало бровь, а кость цела. Но от удара травмированы зрительные нервы. Он слепой…
— Не может быть! — воскликнул сержант.
— Да вы не пугайтесь, через месяц прозреет.
— Никогда не поверю, что он слепой! — разгорячился сержант. — Всю ночь вел нас и ни разу не сбился!
— Если бы не он, амба нам, — вставляет свое слово старшина. — Там и зрячему не разобраться.
Полковник не отрываясь смотрит на лейтенанта.
— Бывает, что и сердце может видеть, — задумчиво говорит он. — А у вашего командира, матрос, большое, настоящее сердце.
Десант
Посадка происходила поздно ночью. На пирсе в морозной темноте скрипел под ногами снег. Пехотинцы шли осторожно. Команды отдавались еле слышно. К капитан-лейтенанту Травину приблизился высокий человек, одетый, как и остальные десантники, в полушубок, перетянутый ремнем.
— Вы командир звена? — спросил он и, получив утвердительный ответ, представился: — Командир роты капитан Семенов.
Он старался говорить тихо, но не получалось. Чувствовалось: привык к приволью, к разговору во весь голос, чтобы слышала вся рота.
Вместе с Травиным он обошел катера. Матросы заботливо размещали пехотинцев. Помещения на торпедных катерах известно какие — не развернешься. Большинство людей пришлось расположить на верхней палубе. Матросы, при всем их гостеприимстве, то и дело предупреждали: