— Помни, какая личная ответственность на тебя возложена. Тебе предстоит важнейший, серьезнейший, так сказать, экзамен. Надеемся, что ты его выдержишь с честью.
Каждое слово прямо в передовицу боевого листка просится!
И вот мы на мостике. Еле брезжит рассвет. Выглянул я за ограждение рубки — и сердце упало. Волны горами ходят, переваливаются через палубу. И шум вокруг какой… Вспомнил слова Соломатина и, признаться, подумал: «Да, экзамен… Слизнет вот волна, словно букашку, и поминай как звали». От размышлений отвлек вопрос командира:
— Может, передумали, товарищ Кузьмин?
— Не передумал, — отвечаю. А самого дрожь пробирает, аж колени ноют.
Боцман опоясал меня и старшину пеньковыми концами для страховки. Командир сам прочность узлов проверил.
Переждав волну, спустились мы на верхнюю палубу и побежали, хватаясь за леер. Палуба мокрая, скользкая.
— Держись! — кричит старшина.
Уцепился я обеими руками за леер. Ревущая гора налетела на нас. Почувствовал, что ноги мои оторвались от палубы, и я повис почти горизонтально. Не успел отдышаться, старшина тянет:
— Быстрее!
Не помню, как мы добежали до люка в надстройке. Синцов склонился над ним, чтобы открыть, и тут опять волна обрушилась. Хорошо, что я догадался ухватить конец, которым был обвязан старшина. Одной рукой за леер держусь, другой — пеньковый конец тяну, на котором старшина висит. Впивается трос в руку, а я, знай, держу. Потом, когда мы уже втиснулись в люк, Синцов сказал мне:
— Спасибо. Если бы не вы, плавать мне за бортом.
И хоть было не до смеху, я улыбнулся: наконец-то заслужил благодарность старшины!
Эх и работенка нам выпала! Через каждые полторы-две минуты надстройка, в которой мы копошились скорчившись в три погибели, становилась похожей на клетку, опущенную в воду. Затаив дыхание, зажмурив глаза, мы пережидали, пока волна схлынет; успевали глотнуть воздуху, и вновь нас давила толща воды. И все же мы работали. Правда, работал в основном старшина, а я лишь подавал ему то молоток, то ключ да снятые детали держал. И как старшина на ощупь, в темноте, в воде смог заменить лопнувшую втулку — уму непостижимо.
Но пришло время, и он сказал:
— Готово. Можно выбираться.
Я вылез из люка и тотчас увидел падающую на меня зеленую, просвечивающую, как стекло, стену. Потянулся к лееру — и не успел. Надавило на грудь, перевернуло через голову. Ослепший, оглохший, я летел куда-то вниз. Трос вокруг пояса больно врезался в тело, а потом вдруг обмяк. Изо всех сил барахтаюсь, от испуга воду глотаю. Ведь раньше плавал неплохо, а тут ничего не получается. Кое-как вынырнул метрах в пяти от корабля.
Теперь у меня одна мысль: до новой волны успеть добраться до борта. Гидрокомбинезон кажется тяжелым-тяжелым. Подплыл все-таки к кораблю, уцепился правой рукой за закраину шпигата. Острый металл впивается в ладонь. И снова накрыло волной. Силы оставляют меня. Я с ужасом чувствую, как разжимаются мои порезанные пальцы, скользят по стальному листу обшивки. Конец!
Но вот что-то крепко мне сжало запястье.
— Руку! Другую руку! — услышал я, как только откатилась волна.
Протягиваю вверх и левую руку. Ее тоже сжимает крепким, надежным обручем. Поднимаю голову. Прямо надо мной свешивается бледное лицо старшины. От напряжения на висках у него вздулись жилы.
— Спокойно! — хрипло прокричал он.
Пытаюсь обо что-нибудь упереться ногами. Но они скользят по покатому борту. А сверху рушится новый вал. Ударяюсь головой об обшивку…
Прихожу в себя, услышав над головой звонкий крик:
— Раз-два, взяли!
Сильные руки вытягивают меня наверх, ставят на ноги. Оборачиваюсь, чтобы поблагодарить своих спасителей. И от удивления рта не раскрою: рядом со старшиной стоит Соломатин! Мокрая парусиновая рубаха и штаны прилипли, обтянули и без того поджарую его фигуру, а курносое в веснушках лицо так и сияет. Он-то как тут оказался?
Расспрашивать некогда. Товарищи подхватывают меня под руки, и мы бежим к рубке.
На мостике старшина совсем по-будничному докладывает командиру:
— Товарищ капитан-лейтенант, ваше приказание выполнено.
И командир так же буднично, привычно отзывается:
— Добро! — Потом строго спрашивает Соломатина: — А вы почему не обвязались концом?
— Некогда было, — оправдывается матрос. — Да и что конец? Он оборваться может.
Я трогаю обрывок троса, висящий у меня на поясе, и думаю: «Прав Ваня Соломатин. Любой трос может не выдержать. А рука товарища…»