Несмотря на упомянутую апелляцию к читателям, адресата у дневника нет, он предназначен прежде всего для автора, который, ведя ежедневные записи, хотел таким образом разобраться в собственном положении и вызываемых им чувствах. Вне всякого сомнения, это отнюдь не чистый отчетно-информационный текст: отсутствуют точные описания работ, устройства и структуры лагеря, поскольку для пишущего эти сведения избыточны. В своих заметках о лагерной жизни Чистяков описывает систему изнутри, но не снаружи. У читателей, ставших адресатами волею случая, возникают вопросы об условиях на стройке БАМа. Удивляют многочисленность побегов и столь малый страх перед санкциями, что такие попытки предпринимались снова и снова. Удивительно это потому, что внедренная Френкелем на Соловках система, известная как «власть соловецкая», царила и в БАМлаге: она слыла самой суровой в ГУЛАГе[431]. Ежедневные записи прекращаются 17 октября 1937 года. Чистякова арестовали (чего он всегда боялся), но уже в 1941 году призвали в армию. В том же году он погиб на фронте в Тульской области[432].
Использованный Щербаковой предикат «достоверный» возвращает нас к проблеме аутентичности.
Аутентичность зависит от жанра. В повести Солженицына, в переписке двух по-разному затронутых сталинской системой людей и в дневнике лагерного работника (оба последних документа надежно сохранились) эффект аутентичности достигается по-разному. Критерием выступает обработка действительности, или роль, которую играет момент фикциональный, художественный. Фикциональными компонентами солженицынской повести служат фигура «наивного» рассказчика, сжатие действия в один-единственный день, развивающий одну из традиций русской литературы повествовательный стиль и структура повествования, но вместе с тем у текста есть отчетливый реальный субстрат, гарантированный личным опытом автора. Поэтому текст Солженицына мог читаться и как документ. При чтении обработанных Файджесом писем следует учитывать факт переписки и реальность корреспондентов, которые писали в конкретных, поддающихся исторической проверке местах и достоверно получали послания друг друга (за некоторыми исключениями). Факт корреспонденции – одно, стилистическое оформление – другое. Оба пишущих не консультировались ни с каким «письмовником», не прибегали к формам наподобие письма с соболезнованиями или поздравительного письма, зато опирались на культурную традицию эпистолярного жанра, каким он представлен в русской литературе (богатой семейными, любовными, путевыми письмами). Это значит, что писали они изнутри имевшей для них определяющее значение среды, в которой владение эпистолярными формой и стилем было обычной частью образования. На основе этого они выработали способ письма, позволявший компенсировать утрату непосредственной устной коммуникации с ее спонтанностью и делиться друг с другом своими чувствами и конкретными впечатлениями (институтскими – лагерными). Тот факт, что из этого получилось некое подобие fiction, объясняется инструментализацией аутентичного, которая также способствовала выдвижению на первый план аффективного потенциала этих писем. Читатель дневника тоже сталкивается с фикциональным элементом, состоящим в соприкосновении двух стилистических уровней и в чередовании (пусть и оправданном) коротких и длинных записей. Дневниковый жанр с его сложившимися за долгую историю функциями (самоутверждение, исповедь, мысленный эксперимент, терапия, частное суждение о мире), который используется на определенных жизненных этапах или же сопровождает пишущего постоянно, в случае Чистякова тоже выполняет задачи разрядки, рефлексии, разговора с самим собой, фиксирования событий. Именно последнее позволило серьезно отнестись к его дневнику как к достоверной информации о некоторых аспектах лагерных условий, тем более что его причастность к лагерной жизни в определенном качестве неоспорима. И переписка, и дневник причисляются к историческим источникам, чьи данные поддаются оценке. В известном смысле статус документа, обретаемый повестью Солженицына благодаря реальной основе, переписке и дневнику присущ с самого начала, в силу жанровой принадлежности.
431
Щербакова пишет: «Свое руководство Бамлагом Френкель начал с радикального переустройства лагерных подразделений. Он создал фаланги – специализированные бригады по 250–300 человек, где все заключенные были связаны круговой порукой выполнения плана и соревнованием за пайки. <…> С другой стороны, на него [т. е. на Чистякова. –
432
Щербакова (которая помимо обсуждаемого дневника обнаружила еще один текст Чистякова) отмечает в предисловии: «К сожалению, о самом авторе нам известно очень мало. Вместе с тетрадками сохранился лишь один мутный любительский снимок, на оборотной стороне которого есть надпись: „Чистяков Иван Петрович, репрессирован в 1937–1938 годах. Погиб в 1941 году на фронте в Тульской области“» (ЧИ 8).