Принудительный труд как главное содержание дня обсуждается во всех отчетах[310]. Авторы вспоминают конкретные виды работы, ее специфику в зависимости от места, ее последствия. Сообщение точной информации об организации труда конкурирует в этих описаниях с передачей собственного физического и психического самоощущения, своих действий и страданий. Герлинг-Грудзинский вспоминает утреннюю суету в бараке перед уходом на работу:
Без четверти шесть на нарах лежали уже только те, кто накануне получил от врача освобождение, а остальные начинали одеваться. Сгорбленные фигуры склонялись над босыми ногами, пытаясь из тряпок, веревочек, кусков проволоки, дырявых валенок и обрезков автомобильных шин слепить как можно более теплую и крепкую обувку на 11-часовой рабочий день. Только отборные бригады (в число которых входила и наша), занятые на работах, прямо связанных с производственным планом лагеря, получали новую одежду и имели право заменять изношенную. Но примерно три четверти заключенных выходили на работу в лохмотьях, сквозь которые часто просвечивало голое тело на ногах, плечах и груди. Ничего удивительного, что многим не хватало храбрости раздеваться на ночь, рискуя, что с таким трудом скрепленная одежда рассыплется. Для них побудка была лишь сигналом, какой раздается в вокзальном зале ожидания. Они стряхивали с себя сон, сползали с нар, смачивали в углу барака глаза и губы и шли на кухню. На работу они выходили с тайной надеждой, что на этот раз обморозят неприкрытые части тела настолько, чтобы получить хотя бы несколько дней освобождения (ГГ 47).
Продолжением могут послужить цитаты из отчета Штайнера, где изображаются выдвижение к месту работы ни свет ни заря, марш пятерками (с несколькими перекличками бригады) и точный характер работ на медном руднике Норильска[311]:
Я работал в первом цехе в бригаде, перерабатывавшей олово и медь. В мою задачу входило разгружать руду, которую привозили из рудника в вагонах на грузовиках. <…> За это время каждый заключенный должен был сгрузить шестнадцать тонн руды. За эту работу нам полагалось 600 г хлеба, два раза в день горячее блюдо, т. е. пол-литра баланды, 200 г каши и одну селедку. Кто не выполнял норму, получал меньше. А не выполнявших норму было много. Всех таких заключенных собирали вместе из разных бригад, и они продолжали работать до тех пор, пока норму не выполняли. <…> Люди падали от усталости и самостоятельно вернуться в лагерь уже не могли. Были и такие, которых в бессознательном состоянии отправляли прямо в больницу. Но для того, чтобы оставить их там на лечение, нужна была хотя бы повышенная температура. Однако все эти люди были настолько измождены, что у многих не было даже нормальной температуры. Для приведения в чувство их бросали в холодную воду. Но многим и это не помогало. <…> мы <…> попали в одну бригаду, участвовавшую в строительстве большого металлургического завода на так называемой Промплощадке. Работа была очень тяжелой. Кирками и железными ломами мы долбили мерзлую землю и готовили котлованы для фундамента. Несмотря на ужаснейший мороз [минус 45 градусов. – Р. Л.], мы вынуждены были снимать бушлаты, так как пот с нас катился градом (ШК 108–114).
И еще одна сцена:
Перед нами был холм, который предстояло сровнять с землей. Лагерники выдалбливали в вечной мерзлоте углубления и заполняли их взрывчаткой. Затем наступал черед тех, кто вставлял туда капсулы с фитилем.
Во время полуденного отдыха нас отводили на триста метров от опасной зоны.
Смерзшиеся груды земли мы долбили кайлом и ломом, грузили на тачки и отвозили за двести метров к бункеру. У каждой тачки был свой номер, а возле каждого бункера стоял счетчик, записывавший количество опорожненных тачек (ШК 251–252).
В рассказе Марголина о лесоповале, если читать его с оглядкой на часто описываемые работы в шахтах с несчастными случаями, смертями, побоями, расстрелами, труд на свежем воздухе без привязки к одному и тому же месту поначалу не кажется таким уж каторжным. Однако холодно-резкий тон Марголина, его беспощадная точность в описании хода работ, взаимоотношений с другими заключенными, поведения вохровцев быстро развеивают это впечатление. Марголину и здесь удается зафиксировать, сохраняя дистанцию, представшую его глазам систему труда и раскрыть ее человеконенавистническую стратегию:
310
См. главу «Трудовой порядок и организация труда на рабочих местах лагпункта» в:
311
Норильский лагерный комплекс, состоявший из исправительно-трудового и особого лагерей, был одним из крупнейших в системе ГУЛАГа. К началу 1950‑х годов число заключенных выросло с 1250 (1935–1936) до 90 000. Эту промышленную площадку построили для разработки месторождений цветных металлов, особенно никеля, в малоосвоенной местности на северо-востоке Сибири, где решающее значение для рабочих процессов имели климатические условия (низкие температуры, снежные бури, двухмесячная полярная ночь). См.: