– Ну это я могу тебе обеспечить. – Хадсон обнимает своего бойфренда за талию и притягивает к себе для поцелуя. Моя зефирина потрескивает и становится черной. Я достаю ее из огня.
– Пока, – говорю я им. Но они не замечают, что я ухожу.
Восемь
– Ты официально оказался в самой смехотворной ситуации всех времен. И я БЫЛ. ТОМУ. СВИДЕТЕЛЬ, – возвещает Джордж. После нашего возвращения в домик он сидит на своей кровати и обмахивает себя веером. – То есть я, конечно, ожидал, что будет смешно, но чтобы настолько…
– Все пошло не по плану. – Я беру бейсболку и толстовку.
Эшли фыркает, сидя на верхней койке.
– Может, хватит? – сердито говорю я. – Все нормально. Он просто делает вид, что вовсе не великий…
– Плейбой, – подсказывает Джордж. – Я решил, что мы вполне можем ввести в обиход это слово.
– Но случившееся мне на руку Оно означает, что он попытается сблизиться со мной.
– Похоже, ты не зря преобразился, раз он выкинул такое. Ну кто мог подумать, что неприметный качок окажется примадонной? Представь себе, что он может вытворять на сцене с такими-то способностями к импровизации и убедительностью.
– Но он же не думает, что мы не расскажем тебе, как все обстоит на самом деле, – вступает в разговор Эшли.
– После твоего припадочного смеха я не удивлюсь, если он решит, что тебя это все дико забавляет. Или же что мы недостаточно осведомлены о его любовных похождениях, чтобы комментировать их.
– Ты действительно считаешь себя способным выдержать все это? – Эшли так много смеялась, что голос у нее теперь немного хриплый. – Ты играешь Дала, он играет Хадсона, который не Хал. Так вы не сможете узнать друг друга.
– Я уже знаю его. И он знает меня, просто у меня тогда была другая одежда.
– А еще у тебя были другие привычки и интересы, – добавляет Эшли.
– Плюс к этому теперь ты говоришь более низким голосом и медленнее – довольно милый штрих, кстати говоря. Ты достоин «Оскара», – иронизирует Джордж.
– Спасибо. – Я немного горжусь собой, хотя и пытаюсь злиться на них за то, что они делают из меня посмешище. Надеваю бейсболку и улыбаюсь так широко, что улыбка, кажется, готова выйти за пределы лица. Тихо вскрикиваю и притоптываю ногой. – Все идет замечательно! Мы чувствуем, что прекрасно подходим друг другу – вот почему он не хочет, чтобы я знал, что на дереве есть его имя.
Джордж и Эшли смотрят на меня так, словно я только что сказал им, сколько радости способны принести сиськи. Джордж кивает.
– Послушай, мне не хочется быть занудой, – говорит Эшли, – но ты просто держи в уме, что он – игрок.
– Плейбой, – поправляет ее Джордж.
– Конечно. Плейбой. И, может, он говорит, что он не Хал, только потому, что хочет залезть тебе в штаны, но понимает, что плейбой тебе не нужен.
– А может, ему просто нужен кто-то, с кем у него возникла бы подлинная связь, – возражаю я.
Эшли вздыхает:
– Может, оно и так. Но… ты предупредил меня, чтобы я не бросалась очертя голову в новые отношения, которые разобьют мне сердце этим летом. Вот и я предупреждаю тебя о том же.
– Все будет хорошо. – заверяю ее я, оглядывая себя в зеркале. Приглаживаю торчащие волосы. Надеть толстовку или нести в руке? Не буду надевать, на улице довольно тепло. – О’кей. Мне пора. Я сказал ему, что возьму толстовку и встречусь с ним у флагштока. Увидимся на шоу талантов.
– Ему, наверное, потребовалось время на то, чтобы сообщить своим соседям, что он теперь совсем другой человек, – предполагает Джордж. Эшли опять фыркает.
– Прекрасно! – Я направляюсь к сетчатой двери: – Пока! – Распахиваю скрипящую дверь и бегу к флагштоку.
Я прихожу на свидание первым, но я рад этому. Мне хотелось скорее оказаться вне домика и насладиться происходящим. Я уже нравлюсь Хадсону настолько, что он притворяется романтиком! Джордж и Эшли могут считать, что это смешно, да так оно отчасти и есть, но это еще и очень приятно. Он сейчас такой, каким всегда хотел быть и должен быть с подходящим ему парнем, и у меня создается впечатление, что он всегда знал: этим парнем буду я. Дело не в том, чтобы просто залезть мне в штаны. Ради одного секса столько усилий не прилагают. Он делает это, потому что испытывает ко мне чувство. А это значит, моя идея была правильной. И моя работа над собой в течение года, и то, что я лишаю себя этим летом театра, – именно то, что нужно. Так должно быть. Просто так должно быть.
Смотрю в небо. Солнце почти у горизонта – синего, и оранжевого, и пурпурного. Но прямо надо мной небо темное. В нем появляются звезды. Они подмигивают мне.
– Привет, – раздается за моей спиной голос Хадсона. Он говорит тише, чем я ожидал. Поворачиваюсь к нему. Поверх майки на нем надета старая зеленая толстовка, она немного тесна ему и обтягивает живот и плечи, так что очертания его тела вырисовываются яснее, чем когда он был в майке. Моя толстовка у меня в руке, и я вдруг начинаю соображать, а не накинуть ли ее на плечи или не обвязать ли вокруг талии, или же это будет слишком по-женски? Надо просто надеть ее, что я быстро и делаю, пока он подходит ко мне, но умудряюсь при этом уронить с головы бейсболку. Хадсон внезапно оказывается совсем рядом и становится на колени, чтобы поднять ее. Он протягивает ее мне, и я с трудом удерживаюсь от шутки о том, что он – принц, а бейсболка – хрустальная туфелька, что неминуемо закончилось бы тем, что я запел бы что-то из «Золушки» (Роджерса и Хамместейна, а не Диснея).