— воскликнул он вдруг, как будто бы его осенила мысль, — как же быстро он должен был идти! Он ушел от нас значительно позже полудня, шел туда, вел переговоры с Ап-то-то и пришел назад, и все это в три часа!
— Я думаю, с ним не сравнится никто из скороходов, и притом он неутомим!
— Да, мне рассказывали те, кто знал его на стой стороне Миссисипи, что он еще мальчиком не знал себе равного. Ради забавы, он бежал вместе с лошадью по нескольку миль, и лошадь уставала прежде него. Мне говорил, что он таким образом загнал даже оленя. Прежде я не верил таким рассказам — теперь верю!
— Шавано стремится к одному, — сказал Гардин, — чтобы обмен совершился в эту ночь: пока темно, виннебаго не могут нас выследить. Если мы подождем до завтра, то могут возникнуть всякие затруднения. Зная это, Оленья Нога не теряет времени.
— Он не может идти так быстро, когда темно. По дороге растет слишком много кустов. Там слишком много и другого рода препятствий, и бежать будет небезопасно, но я думаю, что он будет в лагере через полтора часа. Еще полчаса уйдет на рассуждения, два часа пути до ручья — в общем на все это уйдет часа четыре. Который теперь час?
Ни у кого из охотников не было часов — это считалось бесполезной роскошью в те дни — но они отлично умели угадывать часы дня и ночи. Они решили, что теперь было около половины восьмого. Следовательно, Боульби и Терри, если не случится никакой задержки, могли приехать около полуночи.
Линден караулил, а Гардин стал собирать хворост для костра, потому что без огня трудно было усмотреть за пленником. Когда набрали запас хвороста на целую ночь, и прошло около трех часов, Линден спокойно направился к броду, где скрылся в лесу и ждал появления маленького общества.
— Теперь наступает для меня самое трудное время, — ворчал Гардин, оставшись наедине с вождем, — от него нельзя отвести глаз ни на секунду, а мне так надоело его уродливое лицо, что я готов смотреть на что угодно, только не на него!
Хотя Оленья Нога и объяснил условия обмена Черному Медведю, но эта личность не очень-то рассчитывала на свое освобождение. Если бы представился удобный случай к бегству, он, наверняка, не преминул бы им воспользоваться, а это перевернуло бы вверх дном все события.
Подобно эскимосу, американский индеец может долго оставаться в одном положении. Черный Медведь, незадолго до полуночи, сидел в том же положении, в котором оставил его Оленья Нога. Он курил свою трубку с полчаса, а потом, прислонившись головой к дереву, склонил ее на бок и как будто дремал. Его ноги были расставлены, руки свешивались, и он казался совершенно равнодушным ко всему происходившему.
Но Руф Гардин не обманывался насчет вождя. Он сидел почти в том же положении, в двенадцати шагах от него, против костра. Траппер держал карабин со взведенным курком на коленях и, стараясь не смотреть прямо в лицо своему пленнику, он все-таки ни минуты не терял его из виду.
Возможность бегства была теперь для Черного Медведя вдесятеро больше, чем днем. Если бы он вскочил на ноги и прыгнул за дерево, он мог бы через три секунды очутиться вне выстрелов.
Обыкновенно сторожу трудно исполнять свои обязанности, если он не находится в движении, но относительно Гардина дело было совсем иначе. Он был сильно возбужден и совершенно не хотел спать.
Сидя сторожем около вождя виннебаго, охотник чувствовал, что положение его было самое скучное, тяжелое и печальное, какое он когда-либо испытывал. Справа протекал темный ручей, и его журчанье под низко склоненными ветвями очень явственно долетало до его ушей. Ветер тихо шелестел ветками, а наверху и вокруг все было тихо и пусто, все дышало уединением и навевало соответственное настроение, подобно ропоту моря, долетающему до слуха странника за много миль.
Фигура индейца принимала всевозможные фантастические очертания; то она росла, как будто превращаясь в гигантскую статую Бартольди, то казалась профилем без тени, с огромной головой, то принимала вид самого Черного Медведя, но огромного роста, стоящего на голове и раздвигающего облака огромными ногами.
После всего этого индеец опять принимал обыкновенный вид и танцевал какой-то танец вокруг костра, бесшумно и беззвучно. Наконец, как будто усталый, он падал опять на землю и засыпал.
Неизвестно, мог бы охотник выдержать такое нервное напряжение до утра. К счастью, ему не пришлось подвергаться этому испытанию. Он начинал приходить в такое состояние, что готов был взять ружье и застрелить пленника, чтобы положить конец своему мучению.
Но в эту трудную минуту раздался громкий сигнал Линдена у брода. Явственно и отчетливо, хотя и очень тихо, донеслись до его слуха слова:
— Все благополучно, Руф! Боульби и Терри приехали!
Поняв, что значат эти слова, хотя они были сказаны на незнакомом языке, виннебаго вскочил на ноги почти одновременно с охотником.
У последнего бремя свалилось с души и, отдав вождю ружье, он сказал ему:
— Иди! Нам тебя больше не нужно!
Вместо того, чтобы броситься в лес, Черный Медведь последовал за Гардином, который пошел дорогой, по берегу ручья. Охотник чувствовал бы себя неспокойно, если бы не знал, что Линден вынул заряд из ружья пленника.
Через несколько минут они очутились у брода: там действительно, стояли Боульби и Терри со своими лошадьми, а неподалеку от них — два виннебаго. Они издали какие-то радостные звуки, узнав своего вождя, который был цел и невредим, согласно уверениям Оленьей Ноги.
— Мы подождем, пока они уйдут, — сказал Линден тихо. — Я думаю, что все пойдет хорошо, но лучше не доверять им слишком!
Черный Медведь и его оба воина, не обращая внимания на белых, повернулись и немедленно исчезли, направляясь к прогалине, которая была центром стольких интересных событий.
Потом Линден сел сзади Боульби на лошадь, Гардин сделал то же с Терри, и они таким образом переехали через ручей. Там Гардин и Линден соскочили на землю и, следуя настоятельному совету Оленьей Ноги, не останавливаясь, шли вперед до рассвета, когда их отделяло от врагов уже много миль.
Достигнув удобного места для привала, они собирались там остановиться, как вдруг увидели, что кто-то едет впереди них. Несколько минут спустя они обменивались рукопожатием с обрадованным Фредом.
Тем временем Оленья Нога оставался с Ап-то-то и его воинами, согласно условию. Неизвестно, замышлял ли этот злодей убить его, или же он был настолько честен, что хотел дать ему свободу, когда придет время: оставим это пока под сомнением, из снисхождения к нему. Американский индеец далеко не такое рыцарское существо, каким его описали в романах, но было бы несправедливо сказать, что вовсе нет честных и достойных доверия индейцев.
Черный Медведь и его воины прибыли в лагерь уже поздно ночью. Прибытие их, конечно, взволновало всех, так как воины были преданы своему вождю. В течение нескольких минут они толпились около него и испускали громкие возгласы, выражая свою радость, как школьники.
Вдруг Ап-то-то вспомнил про шавано и повернулся к тому месту, где он стоял. Может быть, виннебаго хотел сказать ему, что обмен уже сделан и что он может теперь идти. Заметьте, что я говорю: МОЖЕТ БЫТЬ, таково было желание виннебаго; я предпочитаю больше этого не выяснять.
Но случай для этого не представился. Пользуясь смятением, которое произошло при появлении Черного Медведя, Оленья Нога незаметно исчез и давно уже шел по дороге, по которой его друзья ехали домой.
Он нагнал их в двадцати милях от поселения. Они настреляли немного дичи и собрались готовить обед.
Все встретили его радостно и просили пойти вместе с ними в Гревилль, но обменявшись рукопожатиями, он улыбнулся и сказал:
— Оленья Нога любит своих братьев, но его зовут в другое место; он должен идти!
И не говоря больше ничего, он махнул им рукой и ушел.
В этот вечер наши друзья доехали до своего дома.