Она подносит одну зеленую купюру к лампе накаливания, словно изучает давно погребенное под слоем ила ископаемое.
– На Бога уповаем, – зачитывает она вслух и смотрит на Гранта с ухмылкой. – Вот и первая ваша ошибка.
Грант лезет в карман куртки, нащупывает обнадеживающую его золотую монету. Ее он предложит лишь в самый последний момент.
– Всего одна ночь, обещаю.
Девушка отодвигает наличку обратно.
– Ваши деньги здесь не помогут.
– Ладно. – Грант достает и кладет на стойку монету. – Полагаю, золото вы принимаете?
Девушка улыбается, и Грант видит, что и у нее на передних двух зубах красуются золотые коронки. Она ловко бросает монету в кассовый аппарат, после чего вручает Гранту ключ от номера.
– Выезд в одиннадцать.
В номере мотеля, лежа на кровати, Грант чувствует себя опустошенным, из-за того что рано в своем путешествии отказался от золотой монеты. Ее в детстве подарил ему отец, на ней был оттиск лица иностранного диктатора, который насильно превратил всю валюту своей страны в золото, когда рухнули финансовые рынки. «Всегда держи во внутреннем кармане ценный ресурс, – сказал отец. – Даже если придется носить с собой память о порочном человеке». Грант делал, как велено, и хранил монету в напоминание об этике своей семьи, сначала во имя оной, затем вопреки.
«Монета больше не имеет значения», – успокаивает себя Грант и садится. Здесь никто не знает его семью. Отчасти поэтому он и согласился на эту работу. Единственный способ перестать быть Гримли – перебраться туда, где это имя ничего не значит.
Он все еще горд, что его наняли благодаря его личным заслугам. Отец не дергал за ниточки, никто не звонил какому-нибудь давнему приятелю по школе бизнеса. Образование в Уолдене, вероятно, не повредило, но Грант ведь сам написал сопроводительное письмо, где старательно объяснил, почему хочет «помогать обществу, обучая студентов, отличных от контингента Уолдена». Может, вышло немного очевидно, однако этого хватило, чтобы ему предложили пройти видеособеседование, на котором он и убедил рекрутера в своих обширных знаниях в области преподавания английского языка на начальном уровне.
«Чушь собачья», – думает Грант и плюхается обратно. В действительности у него нет никакого опыта, и последние две недели он просыпается посреди ночи, охваченный глубоким и стойким чувством собственного несоответствия. Сколько там канадских душ жаждут образования, которое принесет им он?
И чему он их научит? До недавнего времени его жизнь была полна легкости. Он плавно плыл по течению, огражденный от внешнего мира тем, что всякий выбор был сделан за него еще до того, как он сам начинал понимать, что это вообще был выбор. Ничуть не помогало и острое осознание своих привилегий. Он вырос в семье, чье имя высечено на мраморных стенах первой публичной библиотеки страны. В ее честь называли улицы, учебные заведения, финансовые центры. И теперь на их деньги строят приватизированные города.
«Быть Гримли – значит отбиваться от зависти тех, кто не принадлежит к Гримли», – всегда повторял отец, прежде чем пуститься в долгий, обросший легендами пересказ наследия их рода: о том, как Гримли сколотили состояние, финансируя поставки опиума, рома и рабов через океаны. Когда их товары стали политически сомнительными, семейство переключилось на текстиль, основав хлопчатобумажные фабрики, что прославились долговечностью производимой одежды и жестокими условиями труда. После забастовок фабрики пришлось закрыть, а семье – переехать за границу в поисках более дешевой рабочей силы. Вновь Гримли открыли себя в недвижимости, распилив Бэк-Бэй и Бикон-Хилл и вложив остаток состояния в нефтяные скважины в терзаемых войной и диктатурой странах. Когда нефть обесценилась, Гримли переключились на зеленую энергетику и автономные города, финансируя первый Плавучий город в Бостонской бухте и занимаясь добычей редкоземельных минералов. Богатство Гримли настолько велико и интегрировано, что отец никогда не думал о нем с точки зрения денег – их семья была просто-напросто частью американской истории.
Отец ошибается. Даже историю можно переписать. Изучив на курсе европейской истории Французскую революцию, Грант задался вопросом: будут ли когда-нибудь вспоминать род Гримли как раздутый пережиток аристократии? Ведь их успех, влияние, состояние созданы путем выжимания средств из труда рабочих. В моменты наимрачнейшего настроения Гранту нравилось представлять захват кристаллического Плавучего города. Как туда хлынет стремительная толпа оборванных и грязных героев из рабочего класса, вооруженных топорами, лопатами, ржавыми кирками, как они взберутся по лестнице прямо к угловому кабинету отца. Грант всегда останавливал апокалиптические видения у самой двери, ставил кровопролитие и битое стекло на паузу. Пусть Грант и презирал отца, но они все же близкие родственники.