– О горе мне! – неожиданно засуетился старик, бестолково засовывая босые ноги в свои знаменитые туфли. – Если вы погибнете, я этого не переживу. Неужели мы напоролись на мель? Увы мне! Уж лучше бы шумели машины. А я хорош! Вместо того чтобы использовать своё могущество на более важные дела, я…
– Хоттабыч, – строго перебил его Волька, – докладывай немедленно, что ты там такое натворил!
– Да ничего особенного. Просто, заботясь о твоём спокойном сне, я позволил себе приказать машинам не шуметь.
– Ты это серьёзно?! – ужаснулся Волька. – Теперь я понимаю, что случилось. Ты приказал машинам не шуметь, а работать без шума они не могут. Поэтому ледокол так внезапно и остановился. Сейчас же отменяй свой приказ, а то ещё, того и гляди, котлы взорвутся!
– Слушаю и повинуюсь, – отвечал дрожащим голосом изрядно струхнувший Хоттабыч.
В ту же минуту машины вновь зашумели, и «Ладога» как ни в чём не бывало тронулась в путь. А капитан, судовой механик и всё остальное население парохода терялись в догадках о причине внезапной и необъяснимой остановки машин и столь же загадочного возобновления их работы.
Только Хоттабыч и Волька знали, в чём дело, но по вполне понятным соображениям никому об этом не рассказали. Даже Жене.
Женя, впрочем, так и не просыпался.
Волька по этому поводу даже сострил:
– Если бы устроили международный конкурс – у кого самый крепкий сон, то Женя получил бы первую премию чемпиона мира по сну.
Хоттабыч льстиво захихикал, хотя он тогда и понятия ещё не имел, что такое конкурс, да ещё международный, и что такое чемпион. Но он рассчитывал этим хихиканьем задобрить Вольку.
Однако это нисколько не помогло старому джинну избежать неприятного разговора.
Присев на краешек Хоттабычевой койки, Волька решительно промолвил:
– Знаешь что, давай поговорим, как мужчина с мужчиной.
– Я весь внимание, о Волька! – отвечал Хоттабыч с преувеличенной жизнерадостностью.
– Ты никогда не пробовал подсчитать, на сколько лет ты меня старше?
– Как-то не приходило в голову. Но, если ты мне позволишь, я с радостью подсчитаю.
– Не надо. Я уже подсчитал. На три тысячи семьсот девятнадцать лет, или ровно в двести восемьдесят семь раз! И когда нас видят люди вместе на палубе или в кают-компании, они, наверно, думают так: хорошо, что за этими мальчиками всё время присматривает такой уважаемый, мудрый и уже не молодой гражданин. Правильно я говорю?.. Ну, чего ты молчишь?..
Но Хоттабыч, понуро опустив свою буйную седую головушку, словно полон рот воды набрал.
– А на самом деле что получается? На самом деле вдруг получилось, что я отвечаю и за твою жизнь, и за жизнь всех остальных пассажиров, потому что раз я тебя выпустил из бутылки, а ты чуть не погубил целый ледокол со всеми пассажирами и командой, то мне за это голову оторвать мало.
– Пусть только кто-нибудь попробует оторвать голову такому достойному отроку, как ты! – перебил его Хоттабыч.
– Ладно, ладно! Ты мне не мешай… Так вот, мне твои чудеса уже поперёк горла стоят. Джинн ты, конечно, очень даже могущественный (Хоттабыч горделиво приосанился), но и в современной жизни и в современной технике ты разбираешься чуть побольше, чем новорождённый младенец. Понятно?
– Увы, понятно.
– Значит, давай так договоримся: хочешь сотворить какое-нибудь чудо, посоветуйся с людьми.
– Я буду советоваться с тобой, о Волька. А если ты будешь отсутствовать или готовиться к переэкзаменовке (Волька поморщился), то с другом нашим, Женей.
– Клянёшься?
– Клянусь! – горячо воскликнул старик и что есть силы стукнул себя кулаком в грудь.
– А теперь спать! – скомандовал Волька.
– Есть спать! – браво ответил Хоттабыч, который успел уже набраться всяких морских словечек и выражений.
LVIII. Обида Хоттабыча
К утру «Ладога» вошла в полосу густых туманов. Она медленно продвигалась вперёд, каждые пять минут оглашая пустынные просторы мощным рёвом своей сирены. Так полагалось по законам кораблевождения. В туманную погоду корабли должны подавать звуковые сигналы – всё равно, находятся ли они на самых бойких морских путях или в пустыннейших местах Северного Ледовитого океана, – чтобы не было столкновений.
Сирена «Ладоги» нагоняла на пассажиров тоску и уныние.
На палубе было неинтересно, сыро, а в каютах скучно. Поэтому все кресла и диваны в кают-компании были заняты экскурсантами. Одни играли в шахматы, другие – в шашки, третьи читали. Потом и это всё надоело. Решили попеть.
Пропели хором и в одиночку уйму песен, плясали под гитару, под баян. Один узбек – знатный хлопковод – сплясал под Женин аккомпанемент. Надо бы под бубен, но бубна не было, и Женя довольно лихо выстукивал пальцами ритм на эмалированном подносе. Всем понравилось, кроме узбека. Но и тот из вежливости похвалил.