— И теперь наслаждается этим, — продолжила я. — Про себя, потому что господин твой ассистент необычайно правдолюбив. Поэтому он только что наговорил Саве Шумановичу кучу гадостей в лицо.
— Я не уверен, что мне когда-нибудь удастся хотя бы отчасти вас понять, — сказал профессор Павлович холодно.
— Нет, не поймете, — подтвердил Павле Зец, весело, — но я не вижу в этом необходимости. — Он нагло улыбнулся. — Надеюсь, что вы разделяете мое мнение, что мы с вами прекрасно ладим и без этого понимания, дорогой господин профессор.
— Похоже, — промолвил господин профессор неуверенно. — Но мы все меньше соглашаемся друг с другом по вопросу о роли искусства. Вы в последнее время признаете только такое, которое прямо социально ангажировано.
Он не заметил, как ком бешенства, вызванного мной, каменеет, остывает, заостряется; он не почувствовал, что господин его ассистент меня уже ненавидит, причем остро, видя, что я от него ускользаю. А я на самом деле, пошатываясь, едва отступала от края пропасти, которая меня влекла, но которую я вот сейчас увидела во всей ее реальности: пропасть, в которую меня толкала его протянутая рука. Рука респектабельного ассистента респектабельного профессора Павловича. Рука, протянутая для того, чтобы сначала схватить, а потом отбросить. Протянутая, чтобы ударить, сокрушить.
Как я раньше этого не замечала?
Наверное, это я была той, что сошла с ума, средь бела дня.
3
САЛОН
Путь в помещения, в которых по приказу майора я должна была с этого момента проживать со своими детьми, пролегал через прихожую и комнату, называемую «зимний сад». В большой пятикомнатной квартире, которую архитектор Брашован, должно быть, задумал, как прямоугольник, ярко освещенный солнцем с двух сторон, с Господар-Евремовой и с улицы Досифея, «зимний сад» был единственной комнатой, которая выходила на несолнечную, третью сторону прямоугольника, во двор. Темная и проходная, она соединяла освещенную, сияющую часть квартиры с коридором, который вел в темноватую и менее элегантную часть: в одну из двух ванных комнат, на кухню, в кладовку, в просторную комнату горничной и на узкий балкон, выходящий во двор, бывший одновременно и черным входом в квартиру, который в любое время дня и года был припорошен грязным полумраком, пробивавшимся из двора-колодца. У непрактичного и в то же время по-своему необходимого в организме квартиры аппендикса был еще один недостаток: львиную долю трех его стен занимали застекленные двери, в столовую — шириной во всю стену, в прихожую с одной стороны, и в маленький коридор, с другой — более узкие. На четвертой стене, со стороны черного хода, то есть, балкона, выходящего во двор, было некрасивое маленькое окно.
За год до войны профессор Душан Павлович сам выбрал эту квартиру в новом и современном, элегантном многоэтажном доме, по проекту архитектора Брашована. (И я десятилетиями исследую, но не нахожу точного ответа: не был ли он все-таки снобом, но по-своему, тихо, сокровенно, как люди, проживающие к северу от Савы и Дуная). У этой квартиры, дорогой и удобной, по мнению профессора, было много преимуществ по сравнению с той, в которой мы жили до сих пор, на Врачаре: тихая улица, но в самом центре и рядом с Университетом, новая квартира была намного меньше, но зато и более функциональная, — и это профессору было особенно важно, потому что дети растут, — с двумя ванными комнатами и большой угловой комнатой, великолепно подходящей для рабочего кабинета и библиотеки. Профессор каким-то образом предвидел невзрачность будущего «зимнего сада», недостаточную освещенность вспомогательных помещений, и, что самое важное, кухни. Может быть, он и не хотел замечать эту очевидную ошибку в воплощении замысла известного архитектора. О недостаточной высоте потолков, на которую я обратила внимание, он сказал, что это характерная особенность современных строений: потолки в них ниже, потому что это удобнее в любом смысле. Замена лампочки в люстре или развеска картин, не говоря уже о побелке, в современной квартире не должны быть проблемой, которую может решить только прислуга. Недалек тот час, считал профессор, когда прислуги будет все меньше, и поэтому она будет обходиться все дороже. В Германии это уже происходит.
Пока он говорил, мы проходили через будущий «зимний сад», и уродство голого, пустого, но темного помещения вдруг меня неприятно кольнуло. «Мы не должны уезжать из той квартиры, — подумала я, — я не должна соглашаться, ни в коем случае», — но, напуганная такой мыслью, сразу ее и отбросила, запихнула в какой-то дальний угол, который потом проигнорирую. Профессору Павловичу не нравился подобный образ мыслей, он насмехался над предчувствиями, потому что считал, что это всплески реликтов иррационального и примитивного, которые есть в каждом из нас, они существуют еще со времен прачеловека, и которые сегодня допустимы, возможно, только в большом искусстве, а в жизнь они вносят хаос. Западный человек, которому удалось сотворить из себя рациональное существо, — считал он, — и должен оставаться рациональным существом.