***
[1] от Ливерньяно до крепостных стен Болоньи еще двадцать один километр. Учтём, что средняя скорость повозки — 6 километров в час, а время сейчас между двумя и тремя часами дня, то путники должны поторопиться.
[2] оба строения есть на изображении в Галерее географических карт Ватикана. Они остались еще со времен древнего Рима. Сейчас уже мало что сохранилось.
[3] городской закон 1288 года обязал строить все новые дома с портиками, а к старым эти портики пристроить, поэтому архитектура Болоньи разительно отличалась от других городов.
========== Глава 2. Котёнок в глубокой луже ==========
— Гвидуччо, bardassa [1]! — чуть слышно отлетело от языка Джованни и растворилось в стройном гуле человеческих голосов, некоторых — глухих, подобных дрожанию воздуха внутри пузатого бочонка, других — хриплых, недавно сломавшихся по возрасту, и еще третьих — тонких и юных, способных ещё выпевать нежные рулады. Шум заполнял всё пространство вокруг, вибрировал в камнях высокого свода, отражался вместе со светом лампад от начищенных бронзовых тарелок, поставленных на узкие полки, оседал в серой рыхлой пене на краях кружек. Застывший где-то между fanciulo и giovanni [2], с тонкой шеей и острыми ключицами, выглядывающими из разорванного и не раз штопанного ворота шелковой камизы, тёмными волосами, разбросанными по плечам и пару дней не видевшими гребня, высеребренными влагой и хмелем глазами, мятым беретом с зияющими пустотами давно утраченных бусин [3], державшимся на одном ухе, Гвидо, сын Пандольфо из Ронкастальдо, представлял собой жалкое зрелище, упорно цепляющееся за человеческий облик. Здесь можно было бы упрекнуть и мадонну Анжелу, выбросившую сына, как слепого котёнка, в бурную воду, понадеявшись, что тот станет юркой рыбкой и быстро освоится в приливной волне.
— Эй-ей, Гвидучча*, тебя разыскивают! — с нескрываемой небрежностью обратился к нему один из студентов, намеренно задевая локтем Джованни, но сделав вид, что просто хочет переместиться ближе к своему другу.
В глазах Гвидо промелькнуло отчаяние, он вздрогнул, очнулся, повел плечами, сбрасывая с себя чересчур настырную руку товарища, уставился на Джованни рассеянным и непонимающим взглядом, а затем густо покраснел, скорее догадавшись, что мать намеренно послала к нему соглядатая, а он так бессовестно себя разоблачил. Джованни кратко выдохнул, презрительно насмехаясь про себя над своей же судьбой и решениями Господа. Положение складывалось уж совсем не так, как он представлял. А если быть с собою честным, то Гвидуччо из Ронкастальдо флорентиец в своём воображении живописал намного старше, солиднее, с брюшком и холёными пальцами. И у того Гвидуччо была жена и маленький ребёнок, конюший, повариха и пара служанок, иначе зачем ему жить отдельно в городе в большом палаццо? Сейчас же, словно в насмешку, Джованни оказался единственным взрослым мужчиной среди giovanni, кто не зависит ни от чьей власти и которому теперь принимать за них все решения.
— Ключ от дома у тебя? — сдержанно поинтересовался Джованни, продолжая пристально разглядывать юношу, сидевшего перед ним за длинным столом в компании подвыпивших и весёлых сверстников. Гвидуччо нервно дёрнулся и приложил ладонь к груди, проверяя. Его сосед вновь настойчиво приобнял за плечи, навалившись всем телом, и пьяно выдохнул, указывая пивной кружкой на флорентийца:
— Это кто?
— Брат его старший! — ответил Джованни прежде, чем Гвидуччо попытался раскрыть рот и что-то проблеять, затем резко шагнул к столу, опёрся на него кулаками, нависая над собеседниками. — А ну, быстро домой! — Сын мадонны Анжелы шмыгнул носом и сжался, словно ожидая удара. — А у тебя что за амурные дела с моим братом? — Джованни уже строго обращался к парню, что продолжал обнимать Гвидуччо. Тот, будто протрезвев, сначала уставился на рукоять меча, видную на уровне крышки стола, а затем в глаза флорентийцу, и быстро убрал руку, спрятав её между колен. — Пёс, вставший на две лапы, всегда сверху! Запомни это, когда еще раз обратишься к моему брату по имени. Гвидо, иди за мной!
Джованни грозно повел бровями и повернулся к выходу из таверны, ощущая за спиной натужное дыхание ронкастальдца, еще изрядно пьяного, багрового от смущения, но послушного воле своей матери.
Этот город, до которого так долго пришлось добираться, теряя силы и приобретая лишь боль и новые раны, казалось, принялся строить каверзы флорентийцу с самого начала, прямо на въезде. Сначала Аверардо громким голосом, почти переходя на крик, потребовал дословно передать разговор с Лоренцо и обрадовался известию, что Катурна теперь в руках их семьи. Джованни пришлось громко повторить эти слова три раза и тем самым обратить внимание проходящих мимо горожан на себя. Нужный дом они нашли достаточно быстро — Аверардо уже бывал здесь, — вот только встретил он их темными окнами с наглухо закрытыми ставнями и запертой дверью. На громкий стук из окна противоположного дома выглянул сосед, сначала долго пытавшийся в сгустившихся сумерках разглядеть прибывших, а затем отправивший свою жену вниз с лампадой в руках. Выяснилось, что Гвидо, сын Пандольфо, здесь живёт постоянно, но вечера проводит с друзьями в тавернах и возвращается заполночь. Синьор Биаджо и его жена Якопа, уроженцы Модены, жили в этом городе уже десять лет, поэтому считали своим долгом подробнейшим образом рассказать о том, что Гвидо, когда поселился здесь два года назад, был тихим и спокойным мальчиком, но студенческая вольница настолько его испортила в последнее время, что он стал водить сомнительные знакомства, и ночная стража уже дважды доставляла молодого синьора к дверям дома в бесчувственном состоянии. Один раз в седмицу к нему приходит Джакома, жена плетёнщика носилок, которая убирается в домах этого квартала. Синьор Биаджо мог только предположить, где разыскивать Гвидуччо в этот день [4], поэтому направил в квартал у старых ворот Равенны.
Джованни повернулся к словоохотливому соседу спиной и растерянно посмотрел на своих друзей. Он уже пожалел, что заставил Лоренцо уехать, а не позвал с собой. Халил и Али тихо сидели на облучке, тесно прижавшись друг к другу, и, видно, плохо понимали, что вообще происходит. Лошади устали и их нужно было напоить. Аверардо, прекрасно слышавший весь разговор, громко ругался на своего кузена последними словами, и в его голосе угадывались интонации, которые были свойственны синьору Аттавиано:
— Ищи этого стервеца, пока он еще на ногах стоит! В «Золотом вепре» ищи!
— Скажи, как он хотя бы выглядит?
— Гвидуччо?
— Нет, вепрь! — Джованни переполняла злость на всё это семейство из Кампеджо, а Аверардо, как ему немного полегчало, еще и слишком разговорился.
— Как гусь общипанный!
— Спасибо, помог! — досадуя на всех и вся, Джованни взобрался на лошадь и отправился в указанном направлении. Пока он ехал по темным улицам, где редкий свет пробивался сквозь закрытые ставни, а добрые горожане готовились ко сну, то явственно представлял, что залепит хорошую затрещину этому «гусю», сорвавшись и отомстив за боль в стёртых пальцах. Но когда увидел перед собой хрупкого юношу, помладше Аверардо, весь огонь, переполнявший изнутри, угас. — Bardassa! — только это и осталось на выдохе.
Джованни протянул руку, чтобы помочь Гвидуччо и усадить позади себя. Тот замотал головой и отшатнулся:
— Ты кто?
— А ты кого сильнее желаешь увидеть: синьора Аттавиано, своего дядю, или свою мать — синьору Анжелу? — Джованни нахмурился: не хватало ещё, чтобы это идиот упёрся! Позади них на улицу из дверей таверны выпала шумная стайка студентов. Гвидуччо немного постоял, озираясь, а затем весьма решительно уцепился за напрягшееся предплечье Джованни и воткнул ногу в предложенное стремя.
Ключ от входа в безмолвный палаццо несколько раз выпадал из дрожащих рук Гвидуччо, и если бы не крепкая цепь, которая удерживала его на шее, то пришлось бы ползать и разыскивать ключ каждый раз в кромешной темноте. Джованни поднёс тусклый светильник к зияющему провалу и поёжился. Гвидуччо же уселся прямо на каменном пороге и обхватил себя за плечи, уставился неподвижным взглядом себе под ноги. Флорентиец покосился на него и сделал шаг вперед, приглядываясь к неясным отблескам лунного света, что заливали открытый внутренний дворик.