Внезапно флорентиец осознал, что стоит в плотном кольце разновозрастных людей, в основном мужчин, которые обсуждают нечто между собой, чего он не понимает, переводя свой взгляд то на одного, то на другого. Али в страхе прижался к нему и обнял за пояс. Халил стоял позади, спиной к спине.
— Уважаемый господин, вы кого-то разыскиваете здесь? — обратился один из людей к Джованни на италийском.
— Да, — флорентиец заставил себя раскрыть рот. Окружающие незнакомые люди не проявляли враждебности, но их было много. Нервозности добавляли его спутники — мавры, которые были явно напуганы происходящим. — Я ищу дом одного учителя, лекаря из университета, его имя Мигель Мануэль Гвиди из Кордобы. Он хорошо меня знает.
Имя брата Михаэлиса будто открыло ларец доброжелательных улыбок, по выражению лиц было заметно, что не все знают, о ком речь, но те, кто знал, быстро им растолковали. Окруженного толпой Джованни быстро повели обратно, до мостков у святого Мартина, а пара шустрых мальчишек — и того дальше, до самого дома синьора Гвиди.
Дом действительно был в том квартале, по которому изначально вёл Гвидуччо. Первый этаж занимала лавка, второй этаж нависал над улицей. От каждого удара дверного молоточка, который раскачивал один из мальчишек из того странного квартала, у Джованни душа нервно вздрагивала где-то в подошвах. Заскрипели половицы на лестнице, шумно отодвинулся засов. Мальчик что-то прокричал сквозь дверь на своём странном языке, и ему ответил мужской голос. Такой знакомый…
Мигель Мануэль подался вперёд из густой тьмы узкой площадки внизу лестницы и вышел на яркий свет, открывая дверь наружу. Он зажмурился от солнца, а затем резко распахнул глаза. На его лице отразилось удивление, сменившееся гневом, который мгновенно улетучился, прикрывшись вежливой улыбкой. Синьор перекинулся еще парой фраз с мальчишками, и те, послушно поклонившись, в последний раз окинули незнакомцев любопытствующими взглядами и убежали. Джованни показалось, что он воспарил над землёй, бесплотным призраком в экстазе созерцая явление архангела: вживую Михаэлиса он видел прошлой осенью и множество раз во снах и грёзах, и теперь перед ним вновь стоял человек из плоти и костей. И как только он заговорил, прекрасный образ осыпался вниз тысячью осколков.
— Синьор Мональдески? — густые брови сошлись над переносицей, являя столь знакомую флорентийцу складку. Но не родную. Джованни встряхнул головой, отгоняя морок:
— Добрый день, синьор Гвиди. Я приехал в Болонью, как мы и договаривались, — голос предательски задрожал, флорентиец шумно вдохнул, стараясь не думать о Михаэлисе. Не сравнивать два образа, что Господь вылепил из одной глины. — Пригласите в дом или предпочитаете говорить на улице?
— Ты поднимайся, а спутники пусть подождут на улице, — ответил Мигель Мануэль, поворачиваясь спиной. Они поднялись на второй этаж. В доме было чисто, но весьма скромно: слева от лестницы — большая гостиная с окнами, выходящими на улицу, за ней — узкая комната, где хозяин хранил бумаги и держал стол для письма, справа двери вели в спальни. Над вторым этажом была надстроена мансарда, а кухня, по всей видимости, располагалась внизу, за лавкой, во внутреннем дворе, куда вела лестница в другом конце дома. — В жилой половине, — продолжил Мигель Мануэль, отвечая на немой вопрос Джованни, — три комнаты. У меня двое детей и жена беременна третьим. Комнату наверху я сдаю одному студенту. Хотел и тебя туда подселить!
— Мне есть где жить в Болонье. Со мной еще двое мавров, которых аль-Мансур следить приставил.
— Что-то они не сильно похожи на воинов, — Мигель Мануэль жестом предложил Джованни присесть на скамью в передней комнате, а сам расположился в кресле напротив.
— Смотри глубже — кого я не брошу в своих странствиях? — флорентиец сделал многозначительную паузу в своей речи и огляделся. Он окончательно обуздал свои страхи, пока поднимался по лестнице, шепча про себя словно молитву: «Он — не Михаэлис, он — не Михаэлис». — Мне странно: живёшь ты не в роскоши, чем же ты собирался аль-Мансуру заплатить, чтобы он меня с собой увёз?
Мигель Мануэль усмехнулся и прикрыл ладонью рот. Верхней частью лица, без тёмной курчавой бороды, он всё больше стал походить на своего брата:
— Я бы заплатил всего один раз, если бы ты не начал требовать диплом!
— От тебя зависит: скорее получу — скорее уеду! — пожал плечами Джованни. — Вот только ты обещал мне содержание до конца обучения.
— Тебе одному! Но не людям аль-Мансура.
— Одному. Я согласен. На еду, бумагу, перья… у меня нет ничего, что мне принадлежит. Я же раб аль-Мансура, который передал меня тебе.
— Ты слишком многого хочешь. Экзамен тоже имеет цену, а подарки учителям? А нотарий, секретарь, флейтисты и дудочники на ужине [4]?
***
[1] названия «вафля» тогда не существовало. Взбитые яйца, соль, мука, вино, тертый сыр — всё это зажималось между двумя раскалёнными листами железа с узорами.
[2] Саму́м (араб. سموم (samūm); — знойный ветер) — сухие, горячие, сильные местные ветры пустынь, налетающие шквалами и сопровождающиеся пыле-песчаными вихрями и бурей; песчаный ураган. Такой ветер представляет собой сильный, но кратковременный шквал, сопровождающийся пыле-песчаной бурей.
[3] В Болонье есть Via dell’Inferno — улица Преисподней. Она была центральной улицей иудейского квартала, когда в городе появилось гетто в середине XVI века. Гетто было отдельным миром и закрывалось на ночь. Что же касается начала XIV века — в Болонье жили разные люди, кварталы еще не были настолько обособленными по национальному признаку, но я описываю именно эту улицу. Нет оснований считать, что иудейская община жила разбросанно по городу или мигрировала с места на место.
[4] когда я в следующих главах буду описывать университет, то расскажу общую идею внутренней жизни университетов. Я уже касался этой темы ранее, когда писал о Парижском университете и университете в Монпелье. Документ о стоимости магистерского экзамена с перечислением подарков и расходов известен для начала XV века. Устраивался ли банкет профессорам веком ранее — неизвестно (истоки традиции?).
========== Глава 6. Когда не осталось страха ==========
«Флейтисты и дудочники! Жалкий лжец и торгаш!»
Мигель Мануэль говорил спокойным голосом, часто уходя мыслями в какие-то пространные рассуждения о долговременном накоплении знаний, обучении у разных мастеров и важности научного диспута с мудрецами, получившими своё звание по праву. Последние слова он подчеркнул в своей речи не раз, явно указывая на дерзость флорентийца, пожелавшего получить всё и сразу. В то время, когда синьор Гвиди замирал в кресле в одной позе, остановив отрешенный взгляд на остром углу ромбовидного узора ковра, лежащего посередине комнаты, или на шероховатом и неровном мазке побелки на стене, Джованни видел перед собой отражение Михаэлиса. Такое знакомое. Заставляющее сердце ускорять свой бег. Но когда Мигель Мануэль менял позу, этот образ будто подёргивался рябью, а затем рассыпался острыми ранящими осколками.
«Нет, это не он!»
Джованни сидел и слушал, наблюдал и сравнивал, продолжая удерживать себя на краю пропасти, и внезапно на него снизошло озарение: страх исчез. Не важно, как примет Михаэлис рассказ своего брата о связи флорентийца с аль-Мансуром, не важно, хватит ли знаний, чтобы выдержать научный диспут и сдать экзамен в университете, не важно, что Мигель Мануэль только делал вид перед Якубом на Майорке, что богат и всесилен. Джованни удалось собрать свою волю и совсем по-иному взглянуть на человека, который сейчас сидел перед ним.
— …И ещё, — продолжил излагать свои пожелания синьор Гвиди, — мне нужны письма, которые ты якобы напишешь Михаэлису за годы учёбы. Я их буду пересылать вместе со своими. Не часто, но мой любимый брат будет спокоен: ты в Болонье, учишься, жив и здоров. Вот на это у меня для тебя найдётся пара листов бумаги и чернила, — Мигель Мануэль встал с кресла, а затем вынес из другой комнаты деревянный ящичек. Джованни хмуро посмотрел на своего собеседника исподлобья, принимая в руки принадлежности для письма. — Всё? Или еще что-то забыл спросить? Скоро вернётся моя жена с детьми, она пошла в гости к соседям. И, как ты прекрасно понимаешь, мне не нужны пересуды, что видели двух мавров у дверей моего дома.