Тени стали короче, а затем исчезли. Раздался звон церковного колокола, и внутренний двор наполнился учениками всех возрастов. Гул их голосов, будто штормовой ветер, ударил в уши Джованни и разбудил его, мирно заснувшего на скамье. На втором этаже открылась дверь и из нее вышли пятеро студентов в длинных серых фартуках, запачканных бурыми пятнами. Они спешно сдернули с себя эти одеяния и облепили перила верхней галереи, стараясь надышаться свежим воздухом. Во всяком случае, так показалось Джованни. Последним появился мужчина в тёмном одеянии и с разводами свежей крови на обнаженных по локоть руках, больше похожий на мясника, чем на учителя. Он быстро прошел мимо Джованни по направлению к комнате декана, но тоже услышал отказ от секретаря:
— Нет его еще, синьор де Луцци. Скоро должен быть!
Синьор де Луцци без особых церемоний уселся на скамью рядом с Джованни. Поначалу сидел сосредоточенно и тихо, а затем принялся с интересом рассматривать своего соседа. Джованни тоже на него покосился, но знакомым не признал. Мужчина был крепкого телосложения, с грубыми руками и очень бледной кожей, будто давно не выходил на солнечный свет. По возрасту он сгодился бы флорентийцу в отцы.
— Тоже ждёте синьора Джиберти, синьор? — неожиданно спросил де Луцци.
— Да, с самого утра, — вежливо ответил Джованни, узнавая знакомый говор.
— Флорентиец? — де Луцци расплылся в улыбке.
— Джованни Мональдески, сын Райнерия, — представился Джованни, — мы живём у рынка.
— Твой отец держит мясную лавку?
— Почему? — искренне удивился Джованни. — Нет, постоялый дом и харчевню.
— Значит, ты разделываешь туши животных?
— Нет, — Джованни все больше и больше удивлялся и гадал, о чём этот странный человек ведёт разговор.
— Странный ты какой-то! — пожал плечами де Луцци. — Обычно мои студенты от моего вида разбегаются, а ты — нет. Сидишь спокойно, платье запачкать не боишься. Ничего, что я весь в крови и пахну, как освежеванный баран на скотобойне?
Тут Джованни догадался, что именно его земляк имеет в виду, и глаза его осветились радостью:
— А вы здесь тела вскрываете? Ух ты! А можно к вам на занятие? Поверьте, я многое знаю!
— Прямо так и на вскрытие! — с важностью приосанился синьор Луцци, но внимательного взгляда с лица не спускал. — Ты мне экзамен сначала сдай, а потом проситься будешь. Вон, видишь тех бездельников? — новый знакомец кивнул в сторону своих учеников. — Им тоже интересно, но не все выдерживают; а теперь надышаться не могут.
— Я сдам! — уверенно ответил Джованни, ничуть не смущаясь. — Только скажите, по каким книгам подготовиться?
— А по моей! — с некоторым задором ответил учитель и рассмеялся. — Мондино де Луцци. Анатомия [1].
К ним подошел секретарь декана и сказал, что синьор Бартоломео уже пришел, поэтому готов принять сначала синьора Луцци, а затем синьора Мональдески. Учитель анатомии бодро поднялся с места, но у декана пробыл недолго. Затем в кабинет декана зашел Джованни, которого вновь охватила дрожь, и он с трудом призывал себя к спокойствию, поскольку то, что он намеревался предложить синьору Джиберти, было единственным возможным способом выпутаться из ситуации, созданной бахвальством и ложью Мигеля Мануэля, которая спасла на Майорке, но обернулась так, что своё путешествие до Болоньи флорентиец совершил напрасно.
— …обязательства банкирского дома Моцци, синьор, и еще сорок флоринов золотой монетой прямо сейчас, синьор Джиберти, я не шучу! — Джованни старался быть убедительным. — И все эти деньги получаете вы и университет. Мой покровитель очень заинтересован, чтобы я получил степень мастера в ближайшие три седмицы.
— Но у вас нет образования, синьор Мональдески, — шепотом пытался возразить декан, разглядывая содержимое четырёх мешочков с золотыми монетами — целое состояние. — Экзамен. Двенадцать магистров. Сейчас лето — я их даже не соберу!
— Пусть мне дадут рекомендации, хотя бы те, кто есть! Например, я знаю, что синьор Гвиди поручится своей репутацией, что мои знания настолько хороши, что позволяют выдержать диспут и получить степень магистра. Синьор Джиберти, разве вам еще кто-нибудь из студентов предлагал такие деньги и такой большой взнос на нужды университета?
— Ладно, синьор Гвиди, а кто еще?
— Я готов сдать экзамен синьору Луцци. Он тоже ваш лучший учитель. Назовите еще любого другого!
Синьор Джиберти вытащил пять монет из одного мешочка, разложил столбиком, добавил еще один мешочек с десятью флоринами, а затем сгрёб это всё в шкатулку, стоящую на его столе:
— Третьим будет синьор Эухенио из Сарагосы, наш старейший магистр и очень уважаемый человек. Если вам, синьор Мональдески, удастся убедить его в своих теологических познаниях, то мне его слова будет достаточно, чтобы выдать диплом о вашей степени мастера. Позовите моего секретаря.
Джованни уже почти дошел до прикрытой двери и тронул створку, как вспомнил, что забыл предупредить:
— Синьор Джиберти, я вас умоляю — только ни слова о том, что меня поддерживает банк Моцци или еще кто-либо. Мне будет неудобно себя чувствовать и перед студентами, и перед учителями.
— Да, вы правы, — кивнул декан, — обязательства флорентийского банка мы рассмотрим потом.
Он спрятал бумагу Ванни Моцци в стол, а пришедший секретарь, исполняя обязанности нотариуса, вписал в договор, что двадцать пять флоринов поступили в казну университета за обучение Джованни Мональдески, а затем выдал особую расписку, что флорентиец теперь находится под покровительством университета и Папы и не может быть судим светской властью.
На горячей от полуденного солнца галерее Джованни выдохнул и, ощущая себя уставшим и опустошенным от жизненных соков, облокотился на парапет. Сейчас он отдал всё золото, что ему принадлежало по праву, и даже часть того, что передал аль-Мансур. Хотелось теплых объятий, поцелуев, утешений, что сделанный сейчас шаг — правильный. Внутренний голос подсказывал, что всё это можно найти в молитве к Господу и получить, проявив усердие. Сердце указывало на церковь, но разум спорил с ним, утверждая, что еще не настало время, чтобы упасть в забвение и отрешиться от мира.
Джованни вернулся к секретарю, спросил, где найти библиотеку. Убедился, что рукопись «Анатомии» там есть, и можно занять себя чтением. По расписанию занятий выходило, что Мигель Мануэль тоже после полудня читает две лекции, поэтому его можно было бы встретить во время перерыва. Джованни настолько погрузился в чтение трактата де Луцци, что не услышал колокольного звона, отмечавшего церковный час. Сильная жажда и голод заставили отложить книгу в сторону. Синьор Гвиди читал вторую лекцию. Джованни завороженно замер в проёме двери: показалось, что на кафедре сидит Михаэлис, теряющийся обликом в полутени, и рассказывает словами Авиценны о пульсе.
Вино и капустный пирог, купленные в ближайшей таверне, дали новые силы. Джованни вернулся в университет и дослушал лекцию Мигеля Мануэля до конца, умостившись на краю скамьи. Когда студенты разошлись, то первый вопрос, который задал синьор Гвиди, был о письмах.
— Я написал, они хранятся в надёжном месте. Как только я получу диплом, вы, синьор, ими завладеете, но не раньше, — Джованни пытался отвечать сдержанно, но, судя по внешнему виду Мигеля Мануэля, продолжал портить тому настроение. — От вас требуется письменное поручительство для декана, что вы мои знания оценили высоко. Экзамен Мондино де Луцци я сдам, Михаэлис многому меня учил. Дальше мне нужна помощь с неким синьором Эухенио из Сарагосы. Что он за человек?