— Просто так или за какие иные таланты? А? — продолжил докапываться до правды Жерар.
— Не знаю. Просто будет. Большего мне не говорили. Знаю, что куда-то избрать должны в начале осени, чтобы место не «уплыло» к другим.
— В совет?
— Не знаю. Там одному человеку сын нужен. А его настоящий сгинул где-то у сарацин. Еще когда был маленьким. Вот и пришлось кого-то выдать за сына. Мне-то какая забота? Если выбирать между рынком в Каире и богатым домом, где тебя держат за синьора, то последнее намного привлекательнее, — разоткровенничался Джованни, сердцем чувствуя, что этот разговор с человеком сведущим уже давно был ему необходим.
========== ЧАСТЬ IV. Глава 1. С кем мне разделить мою радость? ==========
Жерар отложил ложку в сторону и с укором посмотрел на своего собеседника:
— Обманом выдать себя за другого? Разве по-христиански? Безутешные родители, наверно, заплатили сарацинам целое состояние, полагая, что выкупают собственного ребёнка из плена. И что потом? Так и проживёшь всю жизнь во лжи?
Джованни уткнул лицо в ладони, сгорая от стыда. «Как я мог согласиться?» Начал вспоминать: что именно аль-Мансур говорил о сроке, когда отнимал разум сладкими мудрёными речами? А ведь флорентиец поверил: он особенный, обладающий внутренней силой и знанием. Запятнавший руки кровавой местью, избавился от страха перед людской молвой и карой за нарушение заповедей Господа. Очередной обман? И в Венеции его представят многочисленной родне, и каждого он будет ублажать красивыми рассказами о сарацинском плене днем, а по ночам покорно подставляться под член того венецианца, который затеял всё это фиглярство. И возможно — не одного, лишь бы избежать мучительного наказания.
— Как тебя будут звать? — продолжил расспросы Жерар.
— Франческо Лоредан, — устало пробормотал Джованни, которого больше заботила открывшаяся правда, что его товарищи не так просты, как кажутся, и что теперь делать, если он к ним настолько привязался? «Нет. Не может быть, что они исчезнут. Куда? Халил говорил о кораблях, что он будет их водить». Он поднял голову. — А зачем мне корабли, Жерар?
— Корабли? Тебе что-то о них говорили? — Жерар отхлебнул вина и немного скривился, своим видом показывая, что у себя на родине пробовал и получше. — Вот это уже интересно!
— Нет, не говорили, но доступная шлюха, как ты выразился, — кормчий. Халил очень волновался, когда заболел, что не сможет водить корабли, и нужна замена. Магометане должны были позаботиться о новом человеке, который обладает искусством кормчего, — Джованни распрямил спину, воодушевлённый своей догадкой. — Это значит, что у моей новой семьи есть корабли, которыми магометане хотят управлять, — последние слова были произнесены с чувством гордости, хотя и не произвели сильного впечатления на Жерара.
— Ладно, не буду тебя дальше выспрашивать, — снисходительно ответил нормандец. — Важно, что этот синьор Лоредан будет исполнять какие-то обязанности в городском совете и будет знать обо всех его решениях. Хороший ход. Рыбка на крючке, уже не дернется и будет исправно служить. И именно за этим меня господин королевский советник послал!
— За чем? — удивлённо выдохнул Джованни.
— Ты меня слушаешь, но плохо слышишь! — проворчал Жерар. — Или дураком прикидываешься? Будешь рассказывать господину де Мезьеру о своей жизни в Венеции, о новой семье, о своём участии в делах управления республикой, а он тебе будет давать советы или вопросы задавать. Так понятно?
Джованни кивнул, что понял, но не потому, что согласился. В этот момент флорентийцу показалось, что он уж слишком со многим соглашается, а потом эти тайные козни доводят до дыбы и унизительного вымаливания прощения за дела, в которые его вовлекли. Еще тяжелее теснило в груди, когда Джованни попытался рассуждать, сколько сил он потратил на чужие волнения и надуманные страхи, и ради них совершал такие вещи, которые было противно вспоминать. Вся история со Стефано закончилась так плачевно! А если бы можно было спасти брата Понция от костра, то эти усилия были бы потрачены не зря. Можно было бы забыть липкие объятия и поцелуи брата Доминика, его жадные взгляды и развратные грёзы. Краткое пребывание во Флоренции тоже можно было провести в веселье и удовольствиях, а не пытаться от усталости собрать смысл в расплывающихся перед глазами строках законов. Последние три седмицы тоже были слишком напряженными: Джованни так и не узнал город, следуя каждодневно одними и теми же улицами, ни разу не посетил службу, даже не творил вечерних молитв, засыпая от усталости. Хорошо, что удавалось уделять время Аверардо, иначе выгнали бы такого худого лекаря, что не беспокоится о своём больном, из дома на улицу.
Жерар в молчании доедал пирог с рыбой, наблюдая за грозовыми тучами, что наплывали на чело флорентийца, смотревшего перед собой невидящими глазами и так не притронувшегося к пище.
— Значит, господин королевский советник послал тебя не остановить меня, а наоборот — напутствовать? — Джованни очнулся внезапно, будто ото сна, распрямил спину и уставился сурово на Жерара. — И что откры…
— Поешь чего-нибудь, выпей вина, — перебил его нормандец и переставил стакан с вином поближе. — Ничто не должно указывать, что ты здесь с кем-то встречался, а не вкусно обедал.
Джованни заставил себя съесть несколько ложек остывшего супа, набил рот хлебом и запил вином:
— Всё решено? Теперь за моей незавидной судьбой будут следить еще и из Французского королевства, а не только магометане из-за моря? У вас других людей нет — более опытных, обученных, почему — я?
— Отвечу тебе так, — Жерар придвинул поближе к Джованни блюдо с остатками пирога, — в этом городе, в Болонье, в городской совет входят уроженцы других городов, и избрать городским главой, народным капитаном или военачальником здесь могут любого — имей лишь деньги и титул, и неважно, из какого города прибыл ты сам или твои предки. В Лагуне все не так: принимают решения лучшие из лучших, с самой чистой родословной, только венецианцы. Чужих там нет. И уроженец города делает всё на благо и в интересах своей земли и народа, который считает своими родственниками, своей семьёй. Ни один венецианец не поступится своей честью и честью семьи, чтобы нанести республике вред или какой-нибудь урон. Торгует, ведет войну, решает политические дела — всё во благо Венеции. Если тебе удастся стать частью…
— Быть плешивой овцой в этом белоснежном стаде… — с досадой проворчал Джованни, сердцем понимая, что вновь становится чьей-то разменной монетой.
— Нет! Волком в овечьей шкуре. Вот что от тебя хотят еретики, что захватили и осквернили Гроб Господень. Но ты не будешь подло служить иноверцам! Господь пребывает с Французским королевством, и когда-нибудь именно мы вновь соберём поход и отвоюем Иерусалим, — на такой высокой торжественной ноте закончил свою убеждающую речь Жерар и пытливо уставился в глаза Джованни, надеясь обнаружить в них фанатичные проблески пожара в разгоревшейся благочестием душе.
— А когда меня заживо в котле варить будут, то король Филипп молитвами своими нашлёт дождь, чтобы загасить огонь на поленьях? — Больше всего Джованни сейчас волновало то, что нет у него защитников в том опасном деле, которое предлагал де Мезьер. Хотя и аль-Мансур тоже был далеко. Но не могли же хитрые мавры оставить Франческо Лоредана одного! В возможности Халила и Али вообще слабо верилось — им самим нужна защита. «Только рвения и хватает, чтобы за мной следить и монеты считать. Ох, забыл — мой прекрасный кормчий еще отлично соблазнять умеет! Bardassa!»
— Королевский молебен закажет за спасение души, если постараешься быть нужным, — Жерар спокойно пропустил издёвку мимо ушей, полагая, что дело решенное. — Тебе уже пора возвращаться. Я тебя сам найду, еще задержусь в Болонье. Ты когда отправляешься в путь?
— Через два дня. Мне нужно еще лекаря найти для Аверардо вместо себя. Передам Мигелю Мануэлю Гвиди. Кстати, — Джованни сделал многозначительную паузу. — Раз уж тебе удалось вывести на откровенность Антуана, то сделай внушение синьору Гвиди, что Аверардо, сын Аттавиано из Кампеджо, нуждается в большой заботе: чтобы денег не требовал сверх положенного и исполнял обязанности лекаря на совесть.