Начнем со святого Антония, чтобы была понятна авторская идея. Я уже писал ранее о францисканцах, но вернемся в самое начало, когда сын Пьетро Бернардоне, прихватив отцовский товар, отправился на рынок в Фолиньо, там его продал, а вырученные деньги раздал нищим. Потом, обвиненный в воровстве, он перед своим отцом и судьями разорвал на себе одежды и заявил, что будет теперь жить в бедности и ему ничего из этого богатства не нужно. До этого юноша неплохо гулял на родительские деньги, но на будущего святого Франциска снизошло озарение, что его предназначение в жизни совсем иное. Идея была совсем не нова: по дорогам странствовали проповедники слова Божия, рассказывающие много всего о бедности Христа, его «истинных» заветах и о продажности Римской церкви. Многие из них объединялись в сообщества и даже пытались создать собственную «церковь», назначая епископов и ритуалы.
С одной стороны, поведение Франциска было «вызовом» существующей системе, когда семьи объединяли общие интересы: выгодные браки, сын наследовал дело отца. Последователи Франциска не были «из низов» — это была «золотая городская молодёжь», чьи родители внезапно делали состояние, не имели титулов, но были богаты так, чтобы не сидеть в мастерских с утра до ночи. А их наследники внезапно начинали бунтовать против власти семьи, отказывались от семейных ценностей и уходили странствовать под идеей «мы все равны в нашей вере и следуем за Христом». То есть мальчики, получившие хорошее образование, отказывались от гаджетов и денег и уходили бомжевать с такими же непонятными хипповатого вида сверстниками (так это воспринималось). Не отставали и девочки — тоже заявляли отцам, что выходить замуж не собираются, а «если будете притеснять — сбегу из дома к хипповатым мальчикам». Глазами их родителей это так и выглядело.
С другой стороны, существует довольно красочная и точная легенда, что Папа Римский увидел сон, что здание церкви готово обрушиться, но его подпирают плечи невзрачного паренька из Ассизи, и он дал согласие на организацию ордена францисканцев. Почему? Францисканцы никогда не ставили себя в оппозицию к Риму, хотя имели схожие идеи странствующих проповедников: объединять и нести слово Божие. Они переключили на себя всю эту массу колеблющегося народа, который слушал чужие проповеди и не верил священникам Римской церкви. Своим примером францисканцы показывали, что любой может удовлетворить свои интересы в поисках себя, получить хорошее образование, вести свободную жизнь, заниматься самосозерцанием. Установление третьего ордена — мирян, давало возможность не отказываться от собственности и своего дела, а слушать проповеди «для души», помогать бедным и нуждающимся. И все это под присмотром Римской церкви.
Новый орден нуждался в святых. Первыми стали пять братьев, посланные проповедовать в Марокко в 1220 году (Берард из Камбио, Умбрия) и успешно там казненные, чего и следовало ожидать, когда посреди мусульманского населения некие странные люди начинают вещать о жертве Христа. Тела убиенных с помпой пронесли по землям освобожденной от мавров Испании, и тут эту процессию увидел молодой монах Фернандо, сын богатого человека из Лиссабона. Наверно, он был не один такой, кто, исполнившись жалости, отправился в Марокко повторить судьбу францисканцев. Но, как гласит легенда, там он «заболел» и был вынужден вернуться, корабль потерпел кораблекрушение и вполне себе здоровый будущий святой Антоний отправляется из Сицилии прямо в Ассизи к Франциску. В биографии Антония много таких резвых перемещений — то он выигрывает диспут в красноречии в Форли, то борется с еретиками в Равенне, то он уже исправляет катарскую ересь в Тулузе, и всё за каких-то четыре года. Умер он от какой-то болезни в Падуе в 1231 году в возрасте тридцати шести лет, а на следующий год уже был канонизирован действующим Папой-покровителем францисканцев.
За последующие тридцать-сорок лет огромные церкви отгрохали всем: Франциску, Кларе, Антонию. В 1263 году останки святого Антония перенесли в новую базилику. Тогда обнаружили, что его язык остался нетленным. Однако в падуанском реликварии можно еще разглядеть не только язык, но и челюсть, голосовые связки, кожу с головы, волосы, личную чашу, часть рясы. В этом месте не иссякал поток верующих, желавших прикоснуться и пожертвовать. Это одна доходная статья города Падуи.
Вторая — ростовщичество (usura). Главный «узурист», по мнению Данте, Ринальдо Скровеньи проживал в Падуе. Его обширная финансовая деятельность волновала не только флорентийцев, но и Папу. В начале XIV века старший сын Ринальдо — Энрико, исполненный благочестием, «дабы спасти душу» своего отца, строит, с разрешения Святого престола, капеллу. Стены расписывал «сам» Джотто, который трудился над фресками и в базилике святого Франциска Ассизского в Ассизи. Паритет был соблюден: сын главного «узурщика» поделился деньгами с церковью и даже открыл возможность посещать новодельную капеллу некоторым особо желающим, при этом семья Скровеньи продолжала оставаться самой богатой семьёй в городе. Забыли ли они о ростовщичестве? Банкиры? Известно, что, когда в Падуе «стало жарко» от постоянных войн с Вероной, все семейство благополучно переехало в Венецию.
Таким образом, Падуя всё историческое время успешно делала деньги на всём.
***
Беспрерывно почесывая укушенный блохой бок, Джованни не мог дождаться, когда же их лодка, наконец, причалит к пристани, и можно будет ступить на твердую землю. Сердце в груди то начинало колотиться, то замирало. Внутри живота чувствовалась дрожащая пустота, будто сводило его от голода, а не от страха перед встречей с новым, пока неизвестным человеком, который сможет ответить на все вопросы, а главное — позаботится о путниках. Джованни с трепетом вглядывался в лица торговцев, толпившихся вдоль длинной пристани, гадая, кто же из них пришел сюда, чтобы встретить Франческо Лоредана. Халил и Али не выказывали такого нетерпеливого интереса, напротив — уселись у ног Джованни, прижавшись друг к другу, и вели себя точно так же, как и на «Святом Януарии», когда корабль причаливал к Порто Пизано, — замирали от страха перед встречей с новыми людьми. Лодку крепко прикрутили толстыми веревками к пристани и перебросили сходни. К Джованни подошел старший над гребцами:
— Вас должны встречать. У меня приказ от моего господина — передать вас с рук на руки и не выпускать в город. Дождемся поверенного синьора Томазини, он будет следить за разгрузкой.
Прибывший помощник поверенного только руками развел: его дело наблюдать за перемещением товаров и уплатой пошлины.
— Я знаю имя встречающего, — обратился к нему Джованни, уворачиваясь от очередного тюка, который проносили мимо грузчики, — Марко Скровенжи. Пошлите к этому синьору гонца и сообщите о нас.
Помощник поверенного с сомнением покачал головой:
— Я не знаю такого человека. Среди торговцев такого нет. Падуе живет одна семья, но их имя произносится «Скровеньи». И человека по имени Марко среди них точно нет! Вытащите пока свои вещи на пристань и сидите рядом. Я закончу свою работу, потом схожу к синьору Форцате и спрошу у него, кто именно должен вас встречать.
Джованни пришлось выводить своих товарищей из лодки чуть ли не насильно и ободряюще улыбаться, тихо приговаривая на арабском, чтобы никто не слышал: «Беспокоиться не о чем, нас встретят». Общий скарб умещался в один кожаный сундук. Общаться не хотелось. Даже вблизи полноводной реки было жарко. Над пристанью вились мухи, потому что здесь же по утрам выгружали пойманную рыбу, чтобы продать на рынке, а днем сбрасывали в воду требуху, оставшуюся после торговли. С одной стороны пристань заканчивалась перед стеной замка, окруженного рвом. С другой — упиралась в свод моста, переброшенного через реку, который вел от старых городских стен к воротам новых — башне святого Иоанна. Путникам ничего не оставалось делать, как только ловить и изничтожать на себе блох.
Небо посветлело, желто-оранжевый диск солнца скрылся за скатом крыши главного собора. Один товар выгрузили, опустевший трюм забили мешками с солью. На рассвете лодка должна была отправиться в обратный путь. Ожидание казалось слишком утомительным: «Я же точно запомнил имя! Я не мог ошибиться», — уговаривал себя Джованни, сидя на циновке, расстеленной на дощатом настиле, прикрывающем топкий речной берег. Водой и хлебом с ними поделились лодочники, с которыми путники прибыли из Болоньи, но вскоре пристань опустела. Люди, выгрузив товар, покидали свои лодки и отправлялись в город. На двери складов, вделанных в толщу старой городской стены, навешивали крепкие замки. В начале пристани зажгли лампаду, но лишь на время: реку на ночь закрывали, опуская решетки между двумя въездными башнями новой стены, и натягивали цепи, чтобы никто не посмел проникнуть в город ночью, воспользовавшись темнотой.