— Если этот синьор так богат, — рассуждал он, — то дом его находится в самом центре города и окнами выходит на площадь. И буду я из окна высокой башни следить за всеми и плеваться вниз косточками!
— Я бы первым делом вышел на берег моря, — выдал свои мечты Халил. — Утопил бы пальцы рук и ног в золотом песке, приласкал бы взглядом лазурные волны и утратил бы все мысли, слушая ветер.
— А я нашел бы учителей и мудрецов, — вздохнул Джованни, выслушав признания своих спутников, — ведь нет ничего приятнее тайн, что еще не раскрыты пытливым умом. Мне интересны силы, которые влияют на нас — звезды, планеты, ветра. Мне так и не довелось услышать о них подробнее в Болонье. И еще мне хотелось бы… — он смолк, уносясь внезапно охватившей его сердечной тоской на долгие расстояния, что разделяли его с тем местом, которое он считал своим домом, в котором заново родился много лет назад. — Взойти на корабль и уплыть далеко, но не в вашу страну. Посмотреть — как там без меня, — он умолк, испуганно сообразив, что выдал нечто слишком потаенное. — И к чему я это все говорю? — Джованни внутренне собрался, пытаясь вытеснить хмельное вино из своего разума. — Первое дело синьора: хорошо поесть и найти мягкую постель, и главное — не пустую! Халил, когда ты наговоришься с морем, я буду тебя в ней ждать.
Восточный раб улыбнулся кончиками губ с таким видом, будто и не расслышал иных желаний:
— Но мой синьор, с такими богатствами ты будешь окружен вниманием многих прекрасных женщин и мужчин. Разве сможешь отказаться от такого соблазна? Неужели оставишь всех ради раба?
— Ты прав, — немного подумав, ответил Джованни. — Тобой я буду утолять тоску, когда мне опостылеют все их скучные и фальшивые улыбки. Может быть, у вас в землях богатство стирает прошлое человека, но эти люди всегда будут помнить, что я бывший раб, — он очень пожалел, что из-за осторожности не может притянуть к себе Халила и поцеловать, показав, что нет сейчас ничего желаннее и приятнее, чем ощущения собственного тела в теплых и нежных объятиях.
Они сомкнули глаза лишь на короткое время. С началом дня Халил осторожно разбудил Джованни, пригревшегося под боком своего обретенного дядюшки, и жестами позвал за собой. Река вливалась широким руслом в огромную лагуну, залитую ярким солнечным светом. Там, где пресные воды смешивались с морскими, казалось, что вся поверхность покрыта искрящейся коркой. По обе стороны до самого горизонта чернели верхушки опущенных в воду кольев, отмечающих солеварни. Над их розовато-белой неподвижной поверхностью вились стаи птиц. Впереди же виднелись островки, поросшие высоким камышом — большие и маленькие, с покрытыми застывшей солью берегами. Лавируя между этими островками, лодка быстро продвигалась по мелководью к какой-то неведомой цели. Наконец камыши расступились, давая силу огромному морскому простору, где плавало множество рыбацких лодок, а за ними вдалеке виднелись пологие острова с построенным на них сказочным городом. Первое, что встретилось на пути, — отдельные острова с одной или двумя церквями при монастырях, окруженных хозяйственными постройками и маленькими хижинами, но по мере приближения к городу берега реки смыкались, укрепленные частоколом из деревьев и камней, а на них, врастая фасадами в воду, поднимались каменные строения высотой не меньше чем в два этажа. Между их садами и огородами обнаруживались ответвления от главной реки. Вбитые сваи по краям придавали им стройный и ровный вид, превращая в каналы, над которыми были переброшены мостки. С левой стороны по движению лодки топкие берега были превращены в подобие дорог и обложены камнями, чтобы можно было ходить вдоль фасадов домов. Однако основным средством передвижения жителей Венеции были лодки — большие и маленькие, управляемые двумя веслами или одним гребцом, который высоким шестом, вдетым в особую доску с открытыми закруглениями, отталкивался от дна и тем самым продвигал лодку вперед. Лодка синьора Лоредан казалась на их фоне роскошным кораблём, торжественно заходящим в порт.
Джованни всю дорогу, скрывшись за плащом, в нервном возбуждении сжимал руку Халила и видел в его глазах схожие чувства. Чудесный город, в который они прибыли, поражал красотой фресок и мозаик на фасадах домов, широких балконов с высокими полукруглыми арками, в тени которых были другие — прикрытые резными ставнями, высотой от потолка до пола. Высокие печные трубы, заканчивающиеся колоколообразным расширением, статуи в нишах, разноцветная лепнина — всё громко кричало о богатстве этого города.
— У нас есть такие же — очень похожие дворцы, — тихо промолвил Халил, обращая на себя внимание, и мгновенно охладил пыл Джованни, провожавшего глазами каждый дом, задерживая взгляд на его убранстве. — А таких мостов — точно нет!
Они проплыли единственный мост в этом городе, переброшенный через большую реку: высокий, на деревянных сваях [1]. Лодка остановилась у входа в палаццо, отделанного белым мраморным камнем. У Джованни часто забилось сердце — неужели это тот самый дом, в котором он теперь будет жить и станет его полновластным хозяином? Он разглядывал четырехэтажный фасад, не желая упустить ни малейшего штриха, который накрепко смог бы связать его душу с этим местом. Синьор Реньеро изволил выползти из шатра, прищуриваясь от яркого солнца, с трудом разгибая затекшую спину:
— И куда вы меня привезли? — громким басом накинулся он на гребцов.
— Синьор Лоредан, к вам же домой! — ответил недоумевающий рулевой.
— Сам знаю! — рявкнул дядюшка. — Так синьор Пьетро же сейчас не здесь живёт!
Оказалось, что синьор Пьетро Лоредан переехал из сестьеры Сан-Марко [2] в уединенный дом напротив аббатства Милосердия [3] в сестьере Канареджо. Развернуть лодку было легко, а доплыть коротким путём, не обломав мачту о мост у аббатства — невозможно. Гребцы решили поработать носильщиками, чтобы не возвращаться обратно, а потом огибать город с другой стороны, чтобы достичь нужного дома. Они остановились у невысокого моста, упиравшегося одним концом в узкую улочку, образованную фасадами невысоких домов ремесленников, а другим — в мощеную площадь перед большим строительством нового здания аббатства, позади которого виднелось само аббатство и церковь [4]. После моста островок справа заканчивался огородами и садом, окруженным стеной, за ним виднелось продолжение следующего острова, на берегах которого еще стояли несколько высоких домов. Река же эта уходила вновь в море, и справа и слева от нее пологие и топкие берега были обнесены низкими оградами, препятствующими разрушению волнами мест для выпаса скота и низкорослых садов.
Гребцы вытащили поклажу на правый берег. Там улочка продолжалась узким мостом Кьодо через канал святой Фелиции. За ней, между кирпичными стенами домов с левой стороны и дощатыми сараями с правой, шла длинная улица, параллельная реке. Она тоже прерывалась на середине мостом, перекинутым через маленькую речку. Справа вокруг церквушки за оградой виднелось кладбище. У четвертых ворот в высокой стене слева путники остановились и долго стучали, пока им не открыл дверь хмурый бородатый венецианец в небогатом одеянии, явно не ожидавший прибытия столь многочисленных гостей. Раскрасневшийся и шумно пыхтящий от недолгой пешей прогулки синьор Реньеро пренебрежительно назвал его Микелетто и приказал заносить поклажу в дом.
Трехэтажный палаццо [5], где теперь в затворничестве жил Пьетро Лоредан, утопал в зарослях неухоженного сада и казался мрачным и холодным снаружи и изнутри. Каменная, покрытая черной плесенью лестница вела наверх. Фрески на стенах утратили краски и были затянуты в углах паутиной. Пыльные ковры и гобелены прикрывали необработанный кирпич, из которого были сложены стены и покрытие пола. Джованни шел, сгибаясь под тяжестью сундука, крепко вцепившись в его ручку, и с нескрываемым удивлением рассматривал темные, закопченные давно утраченными светильниками своды. Весь второй этаж занимали покои синьора Пьетро и семьи Микеле из Виченцы, которая ему прислуживала. Третий этаж, где проходили печные трубы каминов, пустовал.