— Мне кажется, от этого мальчика кое-что будет зависеть в деле роста нашей техники.
И тогда же Догадов спросил меня:
— Олекса Мартынович, мне кажется, что вокруг имени Тараса Чутя существует какая-то тайна. Я много слышу о нем от вас, от Антона Павловича, слышал, как говорил об этом мальчике профессор Довгалюк, но до сих пор не могу понять, что особенно интересного нашли в его письме. В чем тут дело?
— Знаете, — ответил я, чувствуя к своему собеседнику дружеское расположение, — Тарас Чуть — это мальчик, на которого нам, журналистам, нужно обратить такое же внимание, какое иногда обращают на маленьких музыкантов или художников.
— Между прочим, Аркадий Михайлович Довгалюк вызывает этого вундеркинда сюда.
— Да ну? — удивился я. — А я об этом ничего не слышал!
— Неужели? Собственно, вызывает его Антон Павлович, но по инициативе Довгалюка.
Дня через три профессор Довгалюк, мой редактор, Лида Шелемеха и я ехали в машине на вокзал встречать поезд, на котором должен был приехать из Староднепровска Тарас Чуть. Было уже поздно. Поезд, который по расписанию прибывал в девять вечера, на этот раз почему-то опаздывал на три часа. Сидя в машине, мы оживленно разговаривали. Только Лида была молчалива и грустна. Последнее время я ее не видел, не встречал также ни Макаренко, ни Барабаша. Мне хотелось ее развлечь, и я начал рассказывать разные старые анекдоты. Но она едва усмехалась, а потом равнодушно сказала:
— От ваших анекдотов пахнет нафталином.
— Простите. Мне показалось, что вы чем-то опечалены, и я хотел вас развлечь.
Машина подъехала к вокзалу. Мы взяли перронные билеты и прошли на платформу. Моросил мелкий осенний дождик. Но вот между многими станционными огнями показались еще огни, которые приближались к нам. Под навес над платформой вкатился мощный паровоз, за ним застучали вагоны.
Аркадий Михайлович достал из кармана телеграмму, чтобы еще раз проверить, в каком вагоне ехал Тарас Чуть. В телеграмме стояло: «Выехал шестнадцатого поездом номер шесть вагон три место двенадцать Тарас Чуть».
Мы подошли к третьему вагону. Один за другим выходили пассажиры. Это были мужчины с чемоданами и портфелями, дамы с коробками, сумочками и разными пакетами, двое или трое вышли с маленькими детьми, но ни одного подростка, которого можно было бы принять за Тараса Чутя, мы не увидели.
Вот уже вышел и последний пассажир. Проводник поднялся на ступеньки вагона, намереваясь запереть дверь на ключ. Мы растерянно переглядывались. Черняк задержал проводника и спросил:
— Товарищ, в вашем вагоне, на двенадцатом месте, должен был ехать паренек из Староднепровска. Вы не замечали такого пассажира?
Проводник оказался человеком приветливым. Он подтвердил, что такого пассажира видел, но не помнит, выходил ли он из вагона. Может быть, мальчик спит на своей полке? Черняк поднялся в тамбур и следом за проводником вошел в вагон. Мы втроем остались ждать.
Через минуту Черняк вернулся.
— Товарищи, войдите сюда, — взволнованно сказал он.
Охваченные тревогой, мы двинулись в вагон.
— Мальчика нет, — пояснил Черняк, — но на третьей полке над его местом остался чемоданчик.
Когда мы очутились возле двенадцатого места — это была верхняя полка, — Черняк предложил отпереть чемоданчик и по вещам определить, кому он принадлежит. Но проводник на это не согласился. В таких случаях полагалось вызвать представителя железнодорожной милиции и в его присутствии составить официальный акт.
Тем временем я нагнулся и, заглянув под лавку, заметил там калоши. Осмотрев новую находку, мы пришли к выводу, что они могут принадлежать мальчику лет тринадцати-четырнадцати.
— Э-э, дело плохо, — горевал проводник. — Мальчик, наверное, отстал. Вышел на какой-нибудь станции и не успел сесть в поезд.
Пришлось взять чемоданчик и калоши и вместе с проводником идти к дежурному железнодорожной милиции. Там чемодан открыли, и выяснилось, что он действительно принадлежит Тарасу Чутю. В чемодане лежали его ученический билет и тетрадь с надписанной фамилией.
По нашей просьбе, на предыдущие станции были посланы телеграммы с запросом, не знают ли там о пассажире Тарасе Чуте, отставшем от поезда номер шесть на пути из Староднепровска.
— Ответа раньше чем через два-три часа не получим, — сказал дежурный милиции.
Оставаться на вокзале было не к чему. Мы сели в машину и поехали домой. Аркадий Михайлович упрекал себя в том, что, вызывая Тараса, не позаботился, чтобы мальчика сопровождал кто-нибудь из взрослых.
— Не волнуйтесь, — успокаивал его Черняк. — Завтра утренним поездом он будет здесь. Наверное, отстал, случается.
Машина остановилась на улице Красных Ботаников. Здесь должны были выйти профессор и Лида.
— Когда возвращается Станислав? — спросил я девушку.
— Станислав сегодня приехал. Я забыла сказать вам об этом. Зайдите. Брат будет рад вас видеть. Он еще не спит, в кабинете горит свет.
Странно, что Лида забыла рассказать о приезде брата. И говорила она каким-то безразличным тоном, даже не заботясь, чтобы ее слова звучали вежливо.
Все-таки я решил пойти с ней. Правду говоря, я по Станиславу соскучился.
Майор в самом деле встретил меня с радостью, хотя был уже первый час ночи. Он внимательно выслушал рассказ о Тарасе Чуте и поинтересовался, что нового в городе.
Я рассказал о заседании комитета, о выступлениях инженеров, об активности Черняка, о своих размышлениях по этому поводу.
Он так же внимательно слушал. Под конец я спросил, что случилось с Лидой, почему она грустна.
— Неприятности, — ответил, сразу нахмурившись, Станислав.
— Какие? Это не секрет?
— Нет. Она заболела.
— Что с ней? — воскликнул я.
— Диабет.
— Разве это так страшно?
— Форма довольно тяжелая. Надо соблюдать очень строгий режим. Барабаш давно уже подозревал. Как теперь выяснилось, он когда-то встретился с врачом, лечившим Лиду на курорте, и тот сказал, что, по его мнению, у Лиды диабет. Теперь вся надежда на эндокринологический институт.
— Грустная история…
Станислав помолчал.
— Не будем об этом говорить. Все равно помочь мы не можем… Лучше я теперь расскажу тебе кое-какие новости.
— Я слушаю.
— Сегодня на заседании правительства академик Саклатвала делал доклад о туннеле. Утверждено постановление о создании проектного комитета. Черняк и Довгалюк — члены комитета. Кандидатуру ботаника отстаивал Саклатвала. Не знаю, что наш Аркадий Михайлович будет в этом комитете делать. В комитете есть представители от вооруженных сил. Один из них… я. До весны проект должен быть закончен. За проект отвечают Макаренко и Самборский.
— Черняк об этом знает?
— Еще нет. Завтра узнает.
— Завтра будет в газетах?
— Нет. В газетах об этом объявят, когда начнет работать прессбюро комитета.
— Будет такое бюро?
— Признали целесообразным организовать. Все сообщения для прессы — только через него. И вообще, пока проект не будет закончен, писать нужно поменьше, потому что это еще экспериментальная работа. Ну, о прессбюро ты завтра будешь знать больше меня.
— Откуда?
— Заведующим рекомендован ты. Если ты согласишься, Саклатвала завтра подпишет приказ.
Я был до крайности удивлен.
— Почему меня? — стал я допытываться у Шелемехи.
— По моей рекомендации. Академик сразу же поддержал. Как журналист, ты достаточно популярен.
— Но я…
— …самая лучшая кандидатура, — оборвал меня Шелемеха. — Саклатвала так и сказал. Он ведь постоянный читатель твоих произведений.
Сказать правду, слышать о себе такие слова было весьма приятно, и я возражал очень невразумительно.
9. ПРОФЕССОРА ДОВГАЛЮКА ВЫЗЫВАЮТ
С тех пор как я возглавил вышеупомянутое прессбюро, прошло две недели. Новые обязанности пока отнимали очень мало времени. Я должен был раза два в месяц давать небольшие информации о работе комитета над проектом подземного пути. И, хотя прессбюро состояло из меня одного, я по-прежнему с увлечением работал в журнале.