Погоня сзади все приближалась, топот лап становился все отчетливее и отчетливее. Кто бы там ни был, загонщиками они были гораздо лучшими, чем я бегуном. Не волновали уже ни мрачность леса, ни странности его природы, словно исковерканной по чьей-нибудь воле, важно было только одно. Скоро умирать.
Но страх в груди был каким-то слабым, неестественным, незнакомым. Он словно не успел еще вырасти, зародышем обретаясь в пределах живота и будто и не собираясь подкатывать к горлу. Он словно не понимал - пора, уже давно пора заявить о себе, принять законную власть и надавать по морде разуму. Старый я, небось, уже обмочился бы, а то и хуже, быть разорванным заживо никогда не входило в мои приоритеты ни тогда, ни сейчас. И что противопоставить в незнакомом лесу неизвестному противнику просто не имел понятия. Но то, что придется драться, понимал четко. Ну, где же ты, предательская дрожь в коленках, слабость в руках? Последние прыжки были выполнены по инерции, а дальше меня не пустили. Сразу с обеих сторон в бока впились чьи-то зубы, и наши тела покатились кувырком.
Драка шла молча, сопровождаемая лишь взрыкиванием, звуками ударов и разрываемой плоти. Жестко, кроваво, страшно. Их было больше, они не уступали мне в скорости, и очень хотели жрать. К двум тварям, сбившим меня в прыжке, присоединилась еще одна, и теперь меня рвали сразу три пасти, вгрызаясь и с силой растаскивая в стороны. Остальные же в нетерпении топтались на месте и ждали только случая, что бы присоединиться к убийству. Все мои попытки сбросить с себя монстров ничем хорошим не увенчались - выброшенные для замаха руки тут же оказались атакованы и были зажаты в челюстях круживших вокруг других тварей. А ноги и нижняя часть туловища и так была погребена тушами вгрызающихся в меня чудовищ. Собравшись, я со всей силы, резко, насколько только мог, подтянул к себе конечности: колени - под топчущих меня хищников, зажатые, словно в тисках руки - поближе к голове. А потом единым махом распрямился. Запястья провернулись в зубах, и ладони нашли, за что ухватиться, впившись когтями со всей возможной силой, на какую еще был способен. Удар ног оказался же намного более страшным. Левая тварь отлетела куда-то в сторону, размотав в воздухе выпорхнувшие из распоротого брюха кишки и мерзко поскуливая. Правой досталось меньше, когти на ногах не достали до нее и она просто отлетела в сторону, шваркнувшись об встретившийся на пути ствол. И только третья гадина отделалась легким испугом, что бы тут же вскочить и снова броситься вперед, зло оскалив клыки. Пальцы рук сжались, слева раздался скулеж, и хватка зубов ослабла. Не теряя ни мгновения, рванул на себя покалеченную конечность и со всей дури впечатал кулак в висок так и не отпустившей мою правую руку твари. Хрустнуло. Но повторно ударить мне уже не дали.
Бегавшие вокруг товарки, поняв, что место освободилось, резко метнулись вперед и, столкнувшись, стали рвать меня уже скопом. Около шеи, в плечо, вонзилось два ряда зубов и с силой рвануло. Левая рука была зажата сразу в двух челюстях и стала противно хрустеть. Грудь драла здоровенная особь, одна из первых трех, та, что уцелела, и, похоже, своего она таки добьется. Ноги же были полностью погребены под урчащим, грызущим меховым ковром.
Понимая, что уже ничего не смогу поделать, оскалился как можно шире и, нереально выгнув шею, впился зубами в маячившее в досягаемости ухо. Челюсти сжались, в рот потекло, разгоняя по умирающему телу жар. Резко разжав хватку, тут же перехватил дальше, ухватив зубами дернувшуюся было тварь, и сжал зубы до предела. Мерзко хрустнуло, попавшая мне в пасть верхняя челюсть монстра кровавыми осколками сложилась пополам. Я дернул, нанося еще большее увечье и еще сильнее ломая челюстную кость твари. А третьего раза уже не понадобилось. Оседая мне на грудь, гадина встретилась со мной глазами, и было в них столько ненависти и злобы, что понял - убью, убью их всех, буду грызть и рвать до тех пор, пока смогу двигать челюстью, смогу кусать и рвать. Хлынувший из падающего мне на грудь тела поток буквально обжигал, обволакивая невидимой волной и проникая внутрь, всасываясь каждой клеточкой, каждым органом, вбираясь полностью, без остатка. И накатывающая все больше и больше слабость стала отступать.