В обычных условиях он не стал бы придавать этому большого значения, но пейоте раскрыло ему ум, а поскольку внимание его больше ни на что не отвлекалось, он углубленно стал вдаваться в это.
Эта непосредственность и простота также выражалась в их речи. Они разговаривали так же, как и двигались, безо всяких церемоний. Речь как бы исходила из глубины души. Они просто говорили то, что хотели сказать. Затем останавливались. И дело было не в том, как они произносили слова. Он полагал, что таковым было их отношение, выражавшееся в простых словах.
Ровные слова. Они говорили на языке Равнин. Это был чистый американский диалект равнин. Это не просто индейский диалект. На нем говорили и белые. В нем был некий акцент Среднего Запада и Запада, который можно слышать в песнях и ковбойских фильмах Вуди Гутри. Когда Генри Фонда появляется в «Гроздьях гнева», когда Гэри Купер или Джон Уэйн, Джин Отри, Рой Роджерс или Уильям С. Бойд снимаются в сотне различных вестернов, они говорят именно так. Не так, как говорят профессора из колледжа, но на языке равнин, лаконично, с недомолвками, с небольшими вариациями тембра, без смены выражения. И все же под этим скрывалась теплота, источник которой трудно указать.
По этим фильмам весь мир теперь узнает этот диалект почти как клише, но так, как говорят на нем индейцы, — это вовсе не клише. Они говорили на американском вестерновом диалекте также достоверно, как это было у любого ковбоя. Даже более достоверно. Они при этом ничуть не играли. Это была их суть.
Сеть стала расширяться, когда Федр подумал о том, что английский ведь даже не родной язык этого народа. Дома у себя они не говорили по-английски. Как же так получается, что эти языковые «чужаки» разговаривают на равнинном диалекте американского английского не только не хуже, а даже лучше своих белых соседей? Как они могут с таким совершенством имитировать его, когда было совершенно очевидно, что при отсутствии церемоний, они вовсе и не пытаются имитировать что-либо?
Сеть росла все шире и шире. Они ничего не имитировали. Они могли заниматься чем угодно, только не имитацией. Все у них исходит прямо из сердца. В этом-то и состояла вся идея — добираться до сути прямо, непосредственно, без всякой имитации. Но если они не имитируют, то почему же они так разговаривают? Почему же они имитируют?
И тогда настало огромное прозрение благодаря пейоте.
Ведь это же они создали его!
Сеть расширялась, он почувствовал, что как бы прошел сквозь экран кино и впервые наблюдает людей, которые проецируют его с другой стороны.
Большая часть остальных карточек в этом ящичке, а их было более тысячи перед ним, появилась непосредственно в результате этого прозрения.
Среди них была копия речи, произнесенной на совете Медицинской ложи в 1867 году вождем команчей Десять Медведей. Федр списал её из одной книги по ораторскому искусству индейцев в качестве примера речи Равнин в устах того, кто никак не мог выучиться ей у белых. Он перечитал её.
Десять Медведей выступал на собрании представителей племен с участием посланцев из Вашингтона и сказал следующее:
Есть кое-что в том, что вы мне сказали, что мне не понравилось. И оно было не сладким как сахар, а горьким как тыква горлянка. Вы сказали, что хотите поселить нас в резервации, построить нам дома и устроить нам медицинские ложи. Я этого не хочу.
Я родился в прериях, где вольно веет ветер и ничто не застилает света солнца. Я родился там, где нет никаких загородок и всё дышало свободно. И умереть я хочу там же, а не внутри стен. Я знаю каждую речку и каждый лесок между Рио-Гранде и Арканзасом. В этой стране я жил и охотился. Жил так же, как мои предки, и подобно им жил счастливо.
Когда я был в Вашингтоне, Великий Отец говорил мне, что вся земля команчей — наша, и что никто не должен нам мешать жить на ней. Так почему же вы предлагаете нам оставить реки, солнце и ветер и жить в домах? И не просите нас отказаться от бизонов ради овец. Молодые люди слышали такие разговоры, и это расстроило и рассердило их. И не будем больше говорить об этом. Мне нравится повторять то, что говорил Великий отец. Когда мне дают товары и подарки, я радуюсь вместе со своим народом, ибо это свидетельствует о его уважении к нам. Если бы техасцы не вторглись в мою страну, то можно было бы сохранить мир. Но то, на что вы предлагаете нам жить теперь, — слишком мало.
Техасцы отобрали те места, где растет самая густая трава и где лучшие леса. Если бы нам оставили это, то мы, пожалуй, сделали бы то, что вы просите. Но теперь слишком поздно. Белый человек получил страну, что мы любим, а мы всего лишь хотим скитаться по прерии до своей кончины. Не забудется всё то хорошее, что вы сказали нам. Я буду принимать всё это так же близко к сердцу, как своих собственных детей, и буду повторять это так же часто, как повторяю имя Великого Духа. Я не хочу, чтобы кровь на моих руках пачкала траву. Я хочу, чтобы она оставалась чистой и незапятнанной, чтобы все, кто проходит через мой народ, приходили к нам с миром и чтобы с миром уходили от нас.