Из кают-компании она смотрела, как он насыпает уголь из мешка. «На яхте ведь плаваешь там, где тебе нравится. Так? — спросила она. — Никто тобой не командует. Никто с тобой не спорит.
Верно, — отозвался он. — А теперь подай-ка мне керосин, он позади стола с картами… на полочке. Прямо позади меня.
Он обернулся и показал где. Она взяла и подала ему его.
Я буду жарить картошку по-французски, — заявила Лайла, — если только ты мне скажешь, где у тебя кастрюли и сковородки.
Позади стола с картами. На дне одного из этих баков, — ответил капитан. — Сними крышку и увидишь.
Лайла включила ещё одну лампочку на столом с картами и увидела глубокий бак, в котором беспорядочно валялась примерно дюжина всяких кастрюль и сковородок. Бак стоял в самом углу, так что дотянуться туда можно было только лежа животом на столе, засунув руки в квадратное отверстие и шаря в нём. При этом всё гремело и шумело. Она подумала, что этот грохот даст понять капитану, в каком состоянии находится его хозяйство.
Фритюрницы там не нашлось. Она нащупала большую жаровню и достала её. Это была хорошая жаровня из нержавеющей стали. Но она была недостаточно глубокой, чтобы жарить на растительном масле. Она снова пошарила в баке и на этот раз достала глубокую кастрюлю и подходящую к ней крышку. Ну, это должно подойти.
У тебя, вероятно, не найдётся дуршлага для жареной картошки, — спросила она.
Нет, — ответил капитан, — не знаю толком.
Ну ничего. Можно обойтись и большой ложкой с прорезями.
Она поискала и нашла такую, а также нож для чистки овощей рядом с ней. Опробовала его на одной из картошин. Он был острым и чистил мягко. Она занялась чисткой картошки. Ей нравилось чистить длинные твердые гладкие айдахские картофелины подобные этой. Из них получится отменная жареная картошка по-французски. Она давала кожуре падать в раковину, так что можно будет собрать её одной рукой.
Чем ты будешь заниматься, когда придёшь во Флориду? — спросила она капитана.
Вероятно, просто буду продолжать плаванье, — ответил он.
Над жаровней вдруг поднялось пламя, и она увидела в его свете лицо капитана. Он выглядел усталым.
Куда продолжать плаванье?
На юг, — ответил он. — В Мексике, в заливе Кампече есть городок, где я когда-то жил. Хотелось бы снова там побывать. Посмотреть, есть ли там ещё мои старые знакомые.
А что ты там делал?
Строил яхту.
Эту яхту?
Нет, яхту, которую так и не закончили, — ответил он. — Всё пошло кувырком.
Он помешал уголь в мангале краем решетки.
С яхтами все несчастья сваливаются на тебя разом, — продолжил он. — Уже сделали киль и шпангоуты. Можно было начинать делать обшивку, а власти вдруг объявили тот лес, где мы были заповедным, кажется так они назвали его, что означало, что больше нам древесины не видать.
Мы отправились в Кампече за пиломатериалами, заплатили за них, но их так и не доставили. А иностранцу в Мексике судиться невозможно. Они об этом знали.
Затем «пропали» все крепёжные материалы из Мехико. Краску доставили, но она тоже исчезла, когда часть её поместили в ялик.
А с кем ты работал?
Я и корабельный плотник.
Пока она чистила картошку, капитан спустился по трапу. Он зажёг керосиновую лампу, выключил электричество, взял с полки несколько стаканов и раскрыл холодильник. Он насыпал в стаканы льда, открыл бутылку с содовой и налил в них. Наливая виски, он придерживал бутылку, пока она не сказала: «Довольно».
Затем он предложил: «Выпьем за Панчо Пикета».
Лайла отпила. Вкусно.
Она указала на вычищенную картошку. — «Я так проголодалась, что готова съесть её сырой, — заявила она, — но не буду.»
Она нашла разделочную доску и стала нарезать картошку, сначала вдоль на овальные кружки, затем поперёк, получились палочки размером в карандаш. Отличный нож. Действительно острый. Капитан стоя смотрел на работу.
А кто такой Панчо Пикет?
Carpentero de ribera. Старый кубинец. Говорил по-испански так быстро, что даже мексиканцы понимали его с трудом. Походил на киноактёра Бориса Карлофф. Совсем не был похож на кубинца или мексиканца.
Я не знаю плотников, которые работали бы быстрее его, — продолжил капитан. — И очень аккуратен. Он никогда не сбавлял темп работы, даже при той жаре в джунглях. Электроэнергии у нас не было, но с ручным инструментом он работал быстрее, чем большинство других работников управляются с электроинструментом. Ему было лет пятьдесят-шестьдесят, а мне было лишь двадцать с небольшим. Он улыбался совсем как Борис Карлофф, когда видел, что я пытаюсь угнаться за ним.
Ну и с чего бы мы стали пить за него? — удивилась Лайла.
Ну, меня предупреждали, что он принимает. Пьёт! Да ещё как! — завершил капитан.
Однажды задул северный ветер с мексиканского залива, и был он так силён… Страшный ветер! Пальмы гнулись чуть ли не до самой земли. С его дома сорвало крышу и унесло прочь.
Вместо того, чтобы чинить её, он стал пить, и запой длился больше месяца. Через пару недель его жене пришлось просить милостыню на пропитание. Какая жалость! Полагаю, он впал в запой потому, что знал, что всё пошло насмарку, и что яхтупостроить не удастся. Так оно и вышло. У меня кончились деньги, и мне пришлось отказаться от этого дела.
Потому-то мы и пьём за него? — спросила Лайла.
— Ага, он был как бы предупреждением, — ответил капитан. — К тому же он приоткрыл мне глаза на кое-что. Чувство того, что представляют собой в самом деле тропики. И все эти разговоры о поездке во Флориду и Мексику напомнили мне о нём.
Нарезанный картофель уже вырос в горку. Она заготовила слишком много. Да неважно. Лучше больше, чем меньше.
И зачем ты снова хочешь снова попасть туда? — удивилась Лайла.
Не знаю. Там всегда присутствует некое чувство отчаяния. И даже сейчас, думая о них, я испытываю его. Антрополог Леви-Штраусс называл его Tristes tropiques. Оно всё время как бы тянет вас назад. Мексиканцы понимают, что я имею в виду.
Всегда присутствует ощущение, что эта грусть и есть настоящая правда. И лучше жить с этой грустной правдой, чем со всеми разговорами о счастливом прогрессе, которые слышишь здесь, на севере.
И ты собираешься остаться там, в Мексике?
Нет, не с такой яхтой, как эта. Эта яхта может пойти куда угодно: в Панаму, Китай, Индию, Африку. Нет твёрдых планов. Трудно сказать, как повернутся дела.
Картошка нарезана вся. — И как включается эта печка, — спросила она капитана.
Я зажгу её сам, — ответил он.
А почему не научишь меня?
Слишком уж долго.
Пока капитан накачивал примус, она допила свой стакан, освежила ему и налила себе снова.
Он вернулся на палубу присматривать за печкой, а она поставила кастрюлю на печь и вылила в неё целую бутылку масла, что они купили в магазине, и закрыла крышку. Маслу надо будет нагреться основательно.
Она развернула мясо и посыпала куски солью и перцем. В золотистом свете лампы они выглядели просто великолепно. Перечница сыпала хорошо, а солонка забилась. Она сняла крышку и стукнула ею об стол, но дырочки всё равно остались забитыми, так что ей пришлось взять щепоть соли и посыпать мясо таким образом.
Она подала куски мяса вверх капитану. Затем принялась за салат, нарезав горки латука на две тарелки и нарезая тем острым ножом помидоры. Пока работала, она сунула несколько кусочков салата себе в рот.
Ох, ох, ох!
В чём дело?
Я уж и забыла, насколько я проголодалась. Просто не представляю. Как это ты терпишь без еды с самого утра. А?
Ну, вообще-то, я позавтракал, — ответил он.
Неужели?
Ещё до того, как ты встала.
И что же ты не разбудил меня?
Твой приятель, Ричард Райгел, не захотел этого.
Лайла долго смотрела на капитана, высунувшись из люка. Он тоже смотрел на неё, ожидая, что она скажет.
С Ричардом так бывает иногда, — заметила она. — Он, вероятно, подумал, что мы собираемся пообедать где-нибудь.
Да он действительно сердит на Ричарда, — подумала она, — и снова собирается разозлить её. Никак не может успокоиться. В такую чудную ночь можно было и забыть про такое. Такая милая ночь. Она почувствовала действие спиртного.
Если хочешь, я могу поехать с тобой во Флориду.
Он ничего не ответил, а лишь тыкал в мясо вилкой.
Что ты думаешь на этот счёт? — спросила она.