- Люди должны быть самими собой. - продолжал он, - а не притворными певцами на притворных кораблях.
Держись, Лайла.
Она криво улыбнулась и произнесла: "Что-то подзамерзла". Осторожно она поднялась и спустилась назад в каюту.
Только там она глубоко вздохнула.
Боже, как она сердита!
Надо же! Надо же!
Дымовая труба! Огромная вонючая дымовая труба, вот что он такое. Да! Громадная вонючая дымовая труба! Именно это, и ничего другого. Он слишком много умничает.
Это ведь и написано у него на роже. А ведь он вовсе не умен. Он просто дурак. Он ничегошеньки не понимает. Он даже толком не знает, что такое шлюха. Он совсем не понимает, насколько же он глуп.
Лайла снова раскрыла чемодан, аккуратно сложила проспект, обвязала его вместе с другими бумагами красной ленточкой, затем положила сверток в особый карман, закрыла чемодан и заперла его.
Держись, Лайла. Не сердись на таких людей, - подумала она. - Не давай себе злиться. Ведь им только этого и нужно.
Руки у неё дрожали.
Ух ты.
Она знала, что это значит.
Она достала свою сумочку с рундука, раскрыла её и вынула оттуда таблетки, взяла пластиковый стакан у раковины, налила в него воды и проглотила таблетки. Это надо было сделать быстро, иначе не срабатывало. Все утро она чувствовала, как набегает волна. Она была на её гребне слишком долго. Надо было ему всё выплеснуть. Тогда бы этого не случилось.
Дымовая труба! Он рассматривал эту картинку как какого-нибудь муравья или другое насекомое. Именно так и поступают такие вонючки. Просто для того, чтобы показать, какие они умники. А уж она-то знает, каковы они. Как только хочешь быть с ними милой, они вдруг оборачиваются вот такими. Такие как он просто обожают дым в глаза пускать.
Ну что ж, раз уж такое дело, так тому и быть, - подумала она. - На этой яхте больше нечего делать до тех пор, пока они не придут в Нью-Йорк. А там слинять.
Ей вдруг стало холодно. Это всегда случалось в тех случаях, когда у неё трясутся руки. Хорошо бы таблетки сработали вовремя. Иногда не получалось. Она снова раскрыла чемодан. Вынула еще один свитер и надела его поверх того, что был на ней. Затем закрыла и заперла чемодан и засунула его на верхнюю полку.
Хорошо бы вернуться опять на твердую землю,- подумала Лайла. - Надоела ей уж вот такая плавучая жизнь. Она-то ведь представляла себе её совсем иначе. Но ведь всё опять не так. Ей не обязательно проводить с ним ещё одну ночь, но и за автобус платить не хотелось.
На полочке над постелью был радиоприемник. Лайла взяла его и попробовала включить. Он почему-то не работал. Она нажимала все кнопки по нескольку раз, но ничего не получалось. Затем она наткнулась на выключатель питания, и из приемника послышалось шипенье. Все-таки работает.
Работало множество станций. Диктор что-то говорил о Манхэттене.
Она послушала некоторое время. Теперь уже близко. Где-то поблизости звучала мечтательная музыка, под такую легко танцевать.
Теперь ей захотелось лишь попасть в Нью-Йорк. Неужели уже прошло четыре года?
Нет, пять! Целых пять лет. И куда они только умчались?
Джейми уж наверняка там нет. Хоть бы разок увидеть его таким, каким он был раньше, как он улыбался ей, когда был в хорошем настроении. Больше ей ничего не надо. И немного денег.
Его будет трудно найти. Надо будет порасспрашивать. Может быть, Минди знает.
Возможно и её там уже нет. Никто теперь не засиживается на одном месте подолгу.
Найдется все же кто-нибудь, кто знает.
Интересно, как всё там выглядит сейчас. Времена там звучала медленная музыка как сейчас, и Джейми совсем не торопился. Как он обнимал её. Как он касался её и ласкал. Все это вспомнилось вместе в музыкой. Тогда она была настоящей принцессой, только не сознавала этого.
Лайла, - ей слышалось, как он говорил, - ты о чем-то задумалась, я же вижу. В чем дело? - Чуть погодя она ему всё рассказывала, а он всё выслушивал и никогда не спорил, что бы она не говорила. Дура она, что уехала. Не надо было уезжать.
Хотя на ней и было надето два свитера, ей всё же было холодно. Ей нужно одеяло.
Помнится, когда она проснулась, на ней было одеяло, а теперь его нет. Она встала, прошла в нос яхты, взяла одеяло с постели и принесла его обратно в главную каюту.
Руки у неё стали трястись ещё больше. Это случалось всегда, когда она злилась, и ничего с этим поделать было нельзя. Ей надо было накричать на капитана, но теперь уже было слишком поздно. Если она покричит или ударит кого-нибудь, или даже просто выругается, то эта волна иногда проходит.
Она выключила радио.
Она прислушалась к шуму ветра наверху и плеску воды за бортом. Всё так тихо. Так отличается от "Кармы".
Интересно, что она будет делать на Манхэттене Надо раздобыть денег. Возможно официанткой. Ничего другого теперь она уж больше не сможет. Кто-нибудь да найдется. Ей всегда удавалось. Ей хотелось, чтобы капитан был другим, и чтобы можно было плыть во Флориду вместе. Но он оказался лишь глупой дымовой трубой.
Он напоминал ей Сидни. Сидни был человеком, который обязательно станет врачом или юристом, или чем-либо ещё таким. Он считался очень милым человеком, но разговаривать с ним было просто невозможно. Он всегда уставится на тебя и думает, что ты этого не чувствуешь.
Её мать всегда хотела, чтобы она обращала внимание именно та таких людей. И у капитана всегда было такое выражение, как будто он о чем-то задумался. Говорят, что Сидни теперь детский врач, зарабатывает кучу денег, и у него четверо ребятишек. Вот видишь! - сказала бы мать.
О Боже, только не она! И почему это ей всегда видится мать, когда у неё трясутся руки. Матери всегда нравились богатые люди. Как вот это капитан. И Сидни. Они-то и есть настоящие шлюхи. Женщины, которые выходят замуж из-за денег. Ей не следует так думать о своей матери. Ей вообще не надо думать о матери.
Ну вот подходит. Накатывается эта волна. И таблетки тут не помогут.
Хотя капитан - это вовсе не Сидни. Он нечто совсем другое. Странно как-то, он вроде бы знает что-то, но скрывает. Она вспомнила, что когда танцевала с ним вчера, то сначала он вроде бы был обыкновенным человеком, но затем всё больше и больше становился кем-то другим. Он стал совсем легким, как будто бы ничего не весит.
И он что-то знает. Вот бы вспомнить, что он говорил. Он говорил о каких-то индейцах и нечто о добре и зле.
С чего бы это он говорил такое?
Тут было что-то ещё. И это касалось дома её дедушки.
Она старательно вспоминала.
Дедушка всегда толковал о добре и зле. Он был учителем.
И как-то это связано с капитаном. То, как он смотрел на дохлую собаку и ничего не сказал. Но ведь он всё-таки сказал что-то! Он сказал, что все мы направляемся туда же, куда и плывёт собака!
На стене у дедушки, она теперь вспомнила, в гостиной была большая картина, изображавшая человека в лодке, плывущего через речку на остров. Внизу была надпись на немецком языке. Дедушка говорил, что там написано "Остров мертвых".
Потом дедушка умер, и она всегда думала, что он плывет на тот остров. Где был Лаки. Лаки встретился с ним, когда тот попал туда.
Он всегда говорил о добре и зле, и что она попадёт в ад за свои грехи, если не будет хорошей. Лодочник отвозит людей через реку в ад., потому что они грешили.
Лаки, её черно-белый пёс. Он очень похож на ту собаку, что плыла сегодня с задранными вверх лапами.
И с чего бы это ей вспомнилось теперь? Та картина сгорела при пожаре, когда сгорел дом дедушки. Вот зачем господь спалил дедушкин дом. Чтобы послать его в ад. Всё так запутано.
Ни в чём нет никакого смысла, - подумала Лайла. Так было всегда, а теперь ещё хуже.
Кто же он такой? - задумалась она. Всё как во сне. Как будто бы её здесь и нет.
Но что-то с ней не так, это уж точно. Но никто ей не скажет, что же это такое.
Она прислушалась к ветру. Он зашумел ещё сильней. Яхта все больше и больше кренилась на один бок. И почему река такая пустынная? Почему здесь так одиноко?