Всего несколько лет назад мастер Джеймес оставил за собой безумство юности, но он не был ни старым, ни даже человеком средних лет. Непокорные черные волосы закрывали половину высокого лба и нависали над ушами, пергаментно-бледная кожа обтягивала длинные тощие руки и ноги; тем не менее он нес свое худое тело с достоинством и даже странной нескладной грацией. Его отец, сэр Кринсли из Хрдека, владел тридцатью акрами каменистых холмов, и шестой сын не получил от него ничего, кроме благородного происхождения. Вначале он обучал Сулдрун с бесстрастной педантичностью, но она быстро узнала, как сбить его с толку и очаровать. В результате он безнадежно полюбил ее, хотя делал вид, что не чувствует к ней ничего, кроме естественной терпимости. Сулдрун, очень восприимчивая, если хотела, видела его насквозь, несмотря на заносчивую беспристрастность, и сама управляла собственным обучением.
Мастер Джеймес нахмурился, посмотрел на ее прописи и сказал:
— Твои Б и В не отличить друг от друга. Мы должны написать их снова, более точно.
— Перо затупилось!
— Заточи его! И аккуратно, не порежься. Ты должна научиться делать это легко и изящно.
— О-оо-ах!
— Ты порезалась?
— Нет. Но я практикуюсь на случай, если порежусь.
— Для это не надо практиковаться. Крики боли выходят сами, очень даже естественно.
— Как далеко ты ездил?
— Как это связана с необходимостью заточить перо?
— Ученики в других странах, далеких, таких как Африка, они точат перо как-то иначе?
— Не могу сказать.
— Как далеко ты ездил?
— О, не очень далеко. Я учился в университета Авалона и еще в Метеглине. Как-то раз был в Аквитании.
— А какое самое далекое место в мире?
— Хмм, трудно сказать. Китай? По ту сторону Африки?
— Это не может быть подходящим ответом!
— Неужели? Тогда, пожалуйста, просвети меня.
— Самого далекого места в мире вообще нет; обязательно есть что-нибудь более далекое.
— Да, возможно. Дай мне заострить твое перо. Вот так. А теперь вернемся к Б и В...
Придя в библиотеку в то дождливое утро, Сулдрун нашла мастера Джеймеса уже готовым, рядом с ним лежала дюжина наточенных перьев.
— Сегодня, — сказал мастер Джеймес, — ты напишешь свое полное имя таким изысканным почерком, который заставит меня закричать от удивления.
— Я сделаю все, что могу, — пообещала Сулдрун. — Замечательные перья.
— Действительно великолепные.
— И белое оперенье.
— Мне кажется, что ты права.
— А чернила черные. Я думаю, что к черным чернилам лучше подошло бы черное оперенье.
— Не думаю, что это имеет какое-нибудь значение.
— Я могла бы попробовать написать белыми чернилами.
— У меня нет белых чернил и черного пергамента. Итак—
— Мастер Джеймес, этим утром я не увидела за окном цветов. Куда они подевались? И что они такое?
Мастер Джеймес мигнул и склонил голову на плечо.
— Цвета? Они существуют. Мы все видим в цвете.
— Но они приходят и уходят. Что они такое?
— Ну, откровенно говоря, я не знаю. Ты очень умна, если задаешь такие вопросы. Красные вещи — красные, зеленые вещи — зеленые, и, кажется, так и должно быть.
Сулдрун улыбнулась и тряхнула головой.
— Иногда, мастер Джеймес, мне кажется, что я знаю столько же, сколько и ты.
— Не упрекай меня. Видишь эти книги? Платон, Цнессус, Рохан и Геродот — я прочитал их все и узнал только то, как много я не знаю.
— А маги? Они что-нибудь знают?
Мастер Джеймес опять сгорбился на стуле, все его надежды на формальную холодную атмосферу опять не сбылись. Какое-то время он глядел в окно библиотеки, потом сказал:
— Когда я еще жил в Хрдеке — я был чуть старше, чем мальчишка, — то подружился с одним магом. — Взглянув на Сулдрун, он увидел, что ему удалось завладеть ее вниманием. — Его звали Шимрод. Как-то раз я пришел в его дом, Трильда, и забыл о времени. Пришла ночь, а я был далеко от дома. Шимрод поймал мышь и превратил ее в прекрасную лошадь. «Скачи домой, — сказал он мне, — но не спешивайся и не касайся земли ногой, пока не окажешься в Хрдеке. Как только ты коснешься земли, лошадь опять станет мышью».
Так и произошло. Я скакал с шиком, на зависть всем, кто видел меня, и спешился только за конюшней. Так что никто и не узнал, что я ехал на мыши.
— Ой! Мы зря тратим время. — Он выпрямился на стуле. — Возьми перо, обмакни в чернила и напиши мне красивое Р, такое, которое ты бы хотела иметь в своем имени.