Более драматичными были попытки самоубийства, которые постепенно стали входить у Джуди в опасную привычку, когда та ощущала себя несчастной или же ей недоставало внимания со стороны окружающих. Все это, в свою очередь, усугублялось противоестественной ревностью, которую Джуди испытывала по отношению к карьере мужа — Винсенте за это время сделал ряд успешных картин, таких, как «Мадам Бовари», «Отец невесты», «Американец в Париже».
Все это вместе взятое не могло не отразиться на малышке Лайзе. По наблюдению старой подруги Джуди, Эви Джонсон, Лайза стала для матери единственной отдушиной в период зависимости от алкоголя и наркотиков. Вот что, например, рассказывала Джонсон позднее: «Лайза стала для Джуди единственной радостью в жизни. Она была такая милая, очаровательная крошка. Когда у Джуди дела шли на лад, Лайза превращалась в маленькую служанку и даже убирала со стола, когда мы с Джуди баловались коктейлем».
Теперь Джуди обозлилась на всех, в том числе на Винсенте и его мать. Однажды она выставила свекровь вон за дверь, пригрозив, что не позволит ей даже ступить на порог, если та вдруг задумает проведать внучку. Но и после всех этих безобразных сцен Джуди с Винсенте до самого Рождества продолжали свое странное совместное сосуществование. Именно тогда Винсенте пришел к выводу, что напряжение в их отношениях происходит от привычки Джуди к притворству и манипулированию людьми, точно так же, как у нее вошло в привычку сочинять о себе самой фальшивые истории для прессы. Джуди рассказывала Винсенте, что она регулярно манипулировала психиатрами и студийным начальством, пытавшимися подчинить себе ее жизнь. Почему-то это ужасно злило Винсенте. Вот что он, годы спустя, писал в своей биографии: «Я с великим трудом заставлял себя простить Джуди ее выходки».
Вскоре Лайзе сказали, что маме снова на какое-то время придется «уехать», что уже не было для девочки неожиданностью. Однако на этот раз события приняли совсем иной оборот. Мама собиралась навсегда расстаться с папой. И хотя временами Джуди и Винсенте испытывали друг к другу нежные чувства, им было ясно, что брак вредит как им обоим, так и их ребенку. 7 декабря 1950 года они официально объявили о том, что отныне живут раздельно и готовятся к процедуре развода. Как повелось, именно Джуди, спустя две недели, всего за три дня до Рождества, хлопнула дверью. Винсенте еще какое-то время оставался в доме на Эвансвью-Драйв.
На этот раз Винсенте полагал, что развод пойдет Лайзе только во благо, в отличие от его былой уверенности, что именно ради дочери разводиться не следует. По его собственным словам: «Я выбрал душевное равновесие. Лайзе пойдет на пользу, если она будет жить с одним нормальным уравновешенным родителем вдали от другого, чем с обоими, когда они только и делают, что отравляют друг другу существование. Джуди на прощание поцеловала дочь, дружески обняла меня и ушла. На этом наша совместная жизнь окончилась».
После этого случая Лайза уже никогда не могла радоваться Рождеству и, если верить рассказам, каждый раз разражалась слезами, услышав в исполнении матери песню «Пусть Рождество твое будет счастливым».
Через три месяца, представ в Верховном Суде перед судьей Уильямом Маккеем, Джуди заявила, что ее второй муж Винсенте Миннелли не заботился о ней и целиком и полностью отгородился от ее жизни. Джуди получила развод и официальное опекунство над Лайзой, при условии, что дочь будет проводить с отцом половину времени. Винсенте отдал оба их дома — один на Эвансвью-Драйв и второй в Малибу — в распоряжение Джуди и согласился платить алименты в размере пятисот долларов в месяц. Развод опустошил обоих духовно и физически, а Винсенте к тому же остался практически без средств к существованию. Но даже и при стесненных средствах он пытался сделать жизнь дочери яркой и полноценной. В этом он был схож со многими разведенными отцами, которые, либо терзаясь виной, либо по причине любви, пытаются превратить для своих детей жизнь с отцом в нечто до крайности необычное.
По его словам: «Если я и баловал Лайзу сверх всякой меры, то это лишь потому, что мне хотелось как-то уравновесить скудное разнообразие ее существования с Джуди. И хотя Лайза всем сердцем любила мать, Джуди ассоциировалась у меня, в первую очередь, с долгом и тревогами. Я же ничего не требовал взамен. И как результат, делил с Лайзой самые счастливые, самые беззаботные минуты ее жизни».
Новый папа для Лайзы
Джуди уехала в Нью-Йорк, а Лайза оставалась с отцом в Лос-Анджелесе. Здесь ей удалось приспособиться к его холостяцкой жизни даже лучше, чем ему самому. Стоит привести слова, сказанные однажды по этому поводу Ли Гершвином: «Винсенте, я всей душой люблю малышку, но, признайся, Лайза донельзя избалована. И ты знаешь, что это твоя вина. Джуди держит ее в ежовых рукавицах и как-то пытается воспитать у нее характер. Но ты, ты готов отдать ей все на свете — да ты просто размазня! Ради ее же собственного блага тебе следует ее немного приструнить. Если ты этого не сделаешь, то помяни мое слово — когда она вырастет, то только и будет лечиться по психушкам».