По мере действия актеры все чаще стали давать отсебятину, хотя и пытались при этом придерживаться общей линии.
Лайза похудела на пять килограммов и сутками не вылезала из павильона, но работу над картиной она вспоминает с нескрываемым восторгом: «Поначалу сценарий был так себе, так что Марти разрешил нам импровизировать. По мере развития сюжета мы сами додумывали детали, и на протяжении нескольких недель только и знали, что репетировали, а Марти снимал нас на видеокамеру. Затем он взял из видеозаписи лучшие места и отдал нам эти реплики. Мы все трое работали с огромным напряжением — представьте себе, каждый день до полной потери сил. Так и свихнуться недолго. Но зато какое упоение! Не помню, чтобы я хоть раз присела. Я всегда говорила: «Если во время съемок свалюсь замертво, что же, лучшей смерти и желать нельзя!»
Другие участники съемок, похоже, не разделяли ее энтузиазма. Мартин, как и в случае с его предыдущими картинами, смотрел на «Нью-Йорк, Нью-Йорк» сквозь призму собственной жизни. «Мне хотелось сделать совершенно иную ленту, об эстрадном ансамбле сороковых, пытающемся добиться успеха — и это было в высшей степени личное ощущение, — рассказывал он. — Мне казалось, что нет никакой разницы между эстрадным ансамблем сороковых годов и мною, также пытавшимся добиться успеха в деле, где на тебя со всех сторон давят. А еще эта лента о двух творческих натурах, также ведущих борьбу за существование. Они не знают, откуда им в следующий раз ждать кусок хлеба, но, что еще хуже, оба они — «перекати-поле». В ленте рассказывается о взаимоотношениях двоих, как сначала они сближаются, а затем все идет прахом, но в конце картины, слава богу, все возвращается на круги своя».
Между прочим, все это ужасно напоминало отношения как между Мартином и Лайзой, так и между Мартином и его женой Джулией.
Продюсера Ирвина Винклера, как и всех продюсеров со времен античности и Еврипида, волновала в первую очередь стоимость каждой мелочи. «Как я нервничал! — вспоминает он. — Мы потеряли представление о бюджете. Мы не знали, что с нами будет на следующий день. Но один случай мне хорошо запомнился. Как-то мы с Марти снимали очень поздно вечером. Это была сцена с участием Бобби и Лайзы. Время уже приближалось к девяти, и мы сидели на 22 дубле. Все были выжаты словно лимоны. Проблемы нарастали, как снежный ком. И тогда я сказал Марти: «Послушай, как, по-твоему, чувствует себя человек на двадцать втором дубле, не кажется ли тебе, что с нас всех хватит?» И он ответил мне: «Знаешь, Ирвин, в последнем дубле мне казалось, будто я заметил в уголке глаза у Лайзы слезу. По-моему, если я попробую еще пару-другую дублей, я добьюсь-таки у нее этой слезы. Как ты думаешь, что я должен делать — добиваться у нее слезы или поставить точку?» И тогда я ответил: «Добивайся своей слезы».
У Мартина был свой взгляд на вещи: «Там была куча всякого народа, что приходили поглазеть на съемки «Нью-Йорк, Нью-Йорк»; бывало, они возвращались снова, полагая, что отлично разбираются в том, что мы делаем. Им было точно известно, как мы работаем. Но все это бесполезно, потому что настоящая режиссура осуществлялась шепотом и к тому же в гримерных, поэтому никто ничего не видел. Мы, бывало, разговаривали, или же актеры обращались ко мне с вопросом: «Будьте добры, подойдите сюда, мне бы хотелось с вами немного поговорить». И мы разговаривали с ними, или же они забрасывали меня вопросами, или же высказывали совершенно новую точку зрения, и мы все перерабатывали заново. Все это делалось скрыто от посторонних глаз, так что наблюдателям была видна лишь внешняя сторона дела».
Но многое из перешептываний между Мартином и Лайзой не имело никакого отношения к картине. Наблюдателям казалось, будто они заметили нечто такое, что выходило за рамки обычной работы над проектом и имело явное отношение к «закулисным интригам».
Участие Лайзы в работе над проектом и ее понимание режиссерских планов, по ее собственному выражению, строилось на том, что она читала в глазах режиссера — на «интригующей концепции».
«Вся моя трактовка роли проистекает из того, что я видела, глядя в глаза Марти, — рассказывала она. — Как мне кажется, он отлично понимает борьбу чувств и рассудка, то, что в людях постоянно идет война разума и эмоций. И как мне кажется, он умеет обнажить эту борьбу, наглядно воплотить ее. Марти обычно садился прямо под камерой и в некотором роде направлял меня. Я знала, когда ему хотелось, чтобы я немного подзавелась или же, наоборот, поостыла и успокоилась. Как мне кажется, Марти знает и умеет достучаться до любого актера, не прибегая при этом к банальным фразам вроде «В фильме главное не то, что вы произносите, а то, чего вы не произносите». Вот в этом и вся соль».