Человек, который, пожалуй, лучше других на свете знал Д;куди, – ее старшая дочь Лайза. С ее разрешения я процитирую слова, приписываемые ей, которые я три дня назад прочитал в одной английской газете. Дань памяти, которую она отдала матери, – такая личная и такая трогательная!»
После чего Мейсон зачитал прощальные слова Лайзы Миннелли:
«В первую очередь следует вспомнить ту радость жизни, которая неизменно была присуща Джуди Гарленд. Именно это я унаследовала от нее. И будь она на самом деле трагической фигурой, как о ней говорят, представьте, что тогда было бы со мной? Именно любовь помогала ей пережить и хорошее, и плохое. Середина была ей неведома. Она наводила на нее тоску. Ей всегда требовалась океанская волна ощущений. Если она была счастлива, то это было не просто счастье, то был экстаз. И если она печалилась, то большей печали и не придумаешь. Она за одну жизнь прожила несколько десятков. И все-таки мне казалось, что она переживет всех нас. Это был великий талант, и до конца моих дней я буду гордиться тем, что я дочь Джуди Гарленд».
В конце речи все встали, чтобы исполнить гимн. Кей с Лайзой настояли на том, чтобы прощание с Джуди прошло в приподнятом духе. На каждой скамье лежали отпечатанные листы с «Боевым гимном республики». Джуди обожала это произведение и как-то раз исполнила его в своей телепрограмме, когда пришло известие о смерти президента Кеннеди. Кей с Лайзой решили, что Джуди следует отдать честь подобным же образом.
Питер Аллен вспоминал: «Когда дошло до припева «Глори, глори Аллилуйя!», Лайза, Лорна и Джои, которые стояли рядом, взявшись за руки, неожиданно разрыдались – самообладание изменило им. Уже в следующую секунду Кей Темпсон оказалась позади них, обхватив всех троих своими длинными руками. Она принялась притопывать ногой в такт музыке и приказала им: «Да пойте же вы, черт вас возьми!» И они запели. Мы все пели, насколько нам позволяли наши голоса».
Правда, и в прощальной речи Мейсона, и в прощальных словах Лайзы отмечалась одна странность – почему-то никто не помянул Джуди добрым словом ни как мать, ни как друга, ни как человека с его духовными изысканиями. По словам Лайзы: «Это бы ничего не изменило, единственное, что мне, пожалуй, следовало сделать это попросить Бога, чтобы он даровал мне счастье иметь мать чуть дольше, чем это у него получилось. Но с другой стороны, у меня достаточно самых теплых, самых чудесных воспоминаний о любви, доброте и внимании от обоих моих родителей, которых мне хватит до конца моих дней».
Успокаивающее влияние Кей Темпсон сохранялось и дальше, когда члены семьи собрались в квартире Питера и Лайзы на Пятьдесят Седьмой улице. Вот что вспоминает об этом Питер: «Кей Темпсон по-прежнему держала бразды правления в своих руках. Я ей поражался. То есть я хочу сказать, что в тот самый вечер у нас дома она собрала всех – Лорну, Джои и Лайзу вокруг пианино и принялась разучивать с нами партии из вещи братьев Уильямсов «Как глубок океан». Она понимала, что только музыка была способна скрепить в тот момент семью».
Воспоминания самого Питера о Джуди были исполнены горечи и, по-своему, резко отличались от тех смешанных чувств, которые переполняли всех, кто ее знал: «Джуди была в числе первых американцев, с кем мне довелось познакомиться, – вспоминал он. – И именно благодаря ей я составил свое впечатление об американском народе. Для меня она навсегда стала воплощением всего лучшего, самого хорошего, что есть в этой стране. Искренняя, отзывчивая, веселая, она обладала поистине бойцовским характером. И хотя удача порой изменяла ей, она никогда не отступалась – то было не в ее привычке. Я никогда не забуду лет, прожитых рядом с ней».
В конце концов врач, чтобы поддержать Лайзу, дал ей успокоительное. Оглядываясь назад, Лайза утверждает, что именно с этого момента началась ее зависимость от наркотиков. Микки Динс вспоминает, как тогда закончился день похорон: «Сон не шел ни к кому из нас (за исключением Джои), казалось, нас всех охватила какая-то немота. Напряжение нарастало. Зазвонил телефон. Звонил один мой знакомый из Нью-Джерси. «Почему бы вам всем не приехать ко мне? – предложил он. – Может, вам здесь станет легче». Мы отправились вниз и взяли напрокат машину. Я сидел за рулем. Лорна на переднем сидении, а Питер, Лайза и Боб поместились сзади. Мы поехали по Ист-Сайдской автостраде, и все, что я могу сказать, так это, что, несмотря на проносившиеся мимо машины, нам всем казалось, будто вокруг стоит мертвая тишина, и кроме нас во всем мире больше никого нет. Небо казалось удивительно высоким, и на нем сияла одна-единственная звезда. Все молчали. В отчаянии я включил радио. И неожиданно в машине зазвучал голос Джуди. Я аж подпрыгнул и едва не выпустил из рук руль, страшно перепугавшись за Лайзу и Лорну. Джуди исполняла «Человек, которому посчастливилось».
Казалось, будто она сидела тут же с нами в машине. Словно она говорила нам, что никогда не оставит нас. Мы словно попали в иное измерение. Казалось, мы заново возвращались к жизни. И нам становилось легче на душе… И неожиданно Лайза со свойственным ей, совершенно удивительным инстинктом знать, что и когда требуется сделать, выкрикнула: «Ну, давай же, мама, давай!»
Джуди Гарленд умерла и этим разбила сердце всему миру.
Жизнь продолжается
Джуди умерла, но, как и при ее жизни, не обошлось без немыслимых по своей абсурдности инцидентов, которые преследовали Лайзу всякий раз, когда дело касалось матери.
Долгое время Джуди оставалась не похороненной.
Стоимость склепа, в который предполагалось поместить гроб с ее телом, составляла три тысячи долларов, и поэтому никто не желал раскошеливаться. Лайза говорила, что это прямой долг Микки Динса, тот же в свою очередь кивал на нее. Никто из бывших мужей, детей, знакомых, представителей киностудии не желал ввязываться в это дело, предпочитая оставаться в стороне. Так что Джуди продолжала лежать в своем белом гробу в подвале административного здания вплоть до 4 ноября 1970 года – то есть около полутора лет, – пока кто-то (поговаривали, что это был Фрэнк Синатра) не заплатил требуемую сумму в 3 тысячи долларов. Только тогда тело Джуди Гарленд наконец перенесли в склеп.
Как уже говорилось выше, в одном важном аспекте Лайзу никак нельзя назвать точным слепком Джуди. Дело в том, что Лайза Миннелли рано поняла, что совершенно не умеет обращаться с деньгами и поэтому наняла себе специалиста по финансовым вопросам. Джуди же отказывалась признаться в своем неумении считать деньги и поэтому ничего не предпринимала, чтобы улучшить ситуацию. Трудно сказать, какие долги висели над ней, когда она умерла. Незадолго до смерти она призналась, будто за ней числится долгов на четьiре миллиона долларов. По другим оценкам, ее долги не превышали двухсот тысяч . Как бы там ни было, некоторые из ее кредиторов решили, что надеяться им не на что. Однако, что известно совсем немногим, после того как были улажены все дела с недвижимостью, Лайза провела большую часгь 1973 года, работая в лондонских ночных клубах с программой кабаре, чтобы расквитаться с долгами матери. Она отлично понимала, как важно выполнять взятые обязательства – касалось ли это денег, контрактов или чего-то иного.
Правда, на следующий день после похорон Лайза самолетом вернулась в Бостон для съемок ленты «Скажи, что ты любишь меня, Джуни Мун». В этом было мало приятного, ведь Лайза еще не оправилась после смерти матери. К тому же ненавидела работу у Отто Преминджера, который оказался капризным, своенравным грубияном, хотя как режиссер он мог считаться бесспорным гением. По словам Лайзы, единственный урок, вынесенный ею от этого великого режиссера, – это никогда больше не сниматься у него. Правда, Преминджер предложил ей взять несколько дней отдыха, чтобы прийти в себя, однако Лайза в качестве лучшей терапии предпочла с головой уйти в работу.
Возникали на съемках и иного рода проблемы – например, профсоюзы требовали более щадящих условий труда, а местные власти возражали против того, чтобы на могилах танцевали голые женщины. В какой-то момент одна дама пригрозила подать на Лайзу и всю съемочную группу в суд за танцы в обнаженном виде на могиле ее мужа.