В то время как брак Лайзы с Джеком начал давать все более заметные трещины, Лорна, ее cecтpa, наоборот, укрепляла отношения с любимым мужчиной – летом 1976 года она познакомилась с ведущим гитаристом группы «Эрроуз» Джейком Хукером. Они обосновались в его скромной лондонской квартирке, не без содействия Лайзы, которая оказывала им небольшую финансовую поддержку. Лорне так и не удалось, в отличие от сестры, преуспеть в шоу-бизнесе, несмотря на все ее старания. В свое время Джуди и Лайза дружно утверждали, что в их семье именно Лорну Господь наградил голосом. Увы, в мире шоу-бизнеса она была обречена навеки остаться «второй дочерью Джуди Гарленд». Зато в конечном итоге именно она, из обеих сестер, обзавелась домом, мужем и детьми.
Смена режиссера
Джек частенько навещал Лайзу в Мексике, но до сих пор остается загадкой, было ли ему известно о другом визитере, посещавшем его супругу время от времени, – о режиссере Мартине Скорсезе. Лайза и Мартин два года вели разговоры о том, чтобы сделать фильм с ее участием – предполагалось, что действие фильма будет происходить в послевоенный период. Фильм задумывался как романтическая история эстрадной звезды Франсин Эванс (Лайза), влюбленной в саксофониста Джимми Дайля (Роберт де Ниро). То был, по сути дела, очередной ремейк старой голливудской сказочки «Родилась звезда», история о том, как соединились пути восходящего таланта и закатывающегося. Новую ленту предполагалось назвать «Нью-Йорк, Нью-Йорк».
Согласно сюжету Джимми и Франсин встречаются в 1945 году в переполненном танцзале. Джимми помешан на своей музыке, однако успех постоянно ускользает от него, в то время как Франсин все чаще сопутствует удача. В конце концов, ее успехи и вспыльчивый характер приводят к разрыву влюбленных. По словам Скорсезе, то было его признание в любви к Голливуду, а также его первая работа, когда ему удалось заручиться финансовой поддержкой, о которой он мечтал многие годы.
К тому времени как Мартин завел с Лайзой разговор о новой роли, она уже по праву считалась звездой и могла диктовать свои условия. Ей понравился сюжет и место действия, а вот от своей героини она была далеко не в восторге. По ее мнению, роль получилась какая-то куцая.
«Мартин Скорсезе обмолвился о своих планах снять «Нью-Йорк, Нью-Йорк» года за два до того, как мы взялись за дело, – рассказывала Лайза. – Тогда это была типично мужская история, в которой рассказывалось, как герой от руководителя ансамбля поднялся до продюсера фирмы грамзаписи в ранние годы рок-н-ролла. И тогда я сказала Марти, что, может быть, проявлю интерес, если женская роль будет усилена. Мне хотелось заглянуть, что там происходит, за кулисами эстрады».
Мартин велел переделать сюжет, чтобы придать Франсин Эванс больший вес. Еще снимаясь в «Лаки Леди», Лайза сотнями «проглатывала» популярные журналы послевоенной поры, разговаривала с людьми, встречалась с Мартином, обговаривая с ним детали проекта.
«Я позаимствовала у Сэмми Дэвиса-младшего коллекцию альбомов тех лет и часами их слушала, – вспоминала она. – Я также изучала видеоклипы различных ансамблей, разговаривала с теми, кто хорошо знал ту эпоху, чтобы целиком погрузиться в атмосферу сороковых годов».
Лайза воспользовалась теми же методами, что и во время подготовки к «Кабаре»: чтобы трансформировать себя в свою героиню, она с головой ушла в ту эпоху. Лайза также посмотрела немало родительских фильмов, сделанных в те годы, и брала по телефону советы у Кей Томпсон, особенно в том, что касалось пения. Лайза изучила манеру таких исполнителей, как Лена Хорн, Дорис Дей, Хелен О'Коннел. Она пыталась овладеть их манерой, не подражая им. Кроме того, она познакомилась с реальными прототипами истории, рассказанной в «Нью-Йорк, Нью-Йорк», – английской джазовой певицей Кали Лейн и ее мужем, саксофонистом Джоном Данкуортом. Лайза горела энтузиазмом, ведь ей впервые предстояло сыграть обыкновенного человека.
«Впервые в моей жизни героиня была, что называется, без придури. Франсин – приятная молодая женщина, правда, при этом она крепкий орешек и умеет постоять за себя. Я прекрасно понимала ее, потому что насмотрелась на таких, как она, в Голливуде. При всем этом она – абсолютно нормальная. На этот раз, разнообразия ради, с приветом был Бобби (Роберт де Ниро)».
Де Ниро тем временем под руководством музыканта Джорджа Олда осваивал азы телодвижений саксофониста. В начале 1976 года, во главе с продюсером Ирвином Винклером, в 29 павильоне студии МГМ, где Джуди в свое время снималась в «Пирате», собрались Лайза, Мартин и Роберт, и работа над лентой «Нью-Йорк, Нью-Йорк» наконец началась.
Теоретически сценарий был перерабатан заново для придания большего веса Франсин, а кроме того, возникло немало споров по поводу деталей той эпохи, поскольку каждый из главных героев провел самостоятельное исследование. И все-таки, когда съемки, наконец, начались, воцарился полный хаос, поскольку никто, казалось, не собирался придерживаться сценария.
По мере действия актеры все чаще стали давать отсебятину, хотя и пытались при этом придерживаться общей линии.
Лайза похудела на пять килограммов и сутками не вылезала из павильона, но работу над картиной она вспоминает с нескрываемым восторгом: «Поначалу сценарий был так себе, так что Марти разрешил нам импровизировать. По мере развития сюжета мы сами додумывали детали, и на протяжении нескольких недель только и знали, что репетировали, а Марти снимал нас на видеокамеру. Затем он взял из видеозаписи лучшие места и отдал нам эти реплики. Мы все трое работали с огромным напряжением – представьте себе, каждый день до полной потери сил. Так и свихнуться недолго. Но зато какое упоение! Не помню, чтобы я хоть раз присела. Я всегда говорила: «Если во время съемок свалюсь замертво, что же, лучшей смерти и желать нельзя!»
Другие участники съемок, похоже, не разделяли ее энтузиазма. Мартин, как и в случае с его предыдущими картинами, смотрел на «Нью-Йорк, Нью-Йорк» сквозь призму собственной жизни. «Мне хотелось сделать совершенно иную ленту, об эстрадном ансамбле сороковых, пытающемся добиться успеха – и это было в высшей степени личное ощущение, – рассказывал он. – Мне казалось, что нет никакой разницы между эстрадным ансамблем сороковых годов и мною, также пытавшимся добиться успеха в деле, где на тебя со всех сторон давят. А еще эта лента о двух творческих натурах, также ведущих борьбу за существование. Они не знают, откуда им в следующий раз ждать кусок хлеба, но, что еще хуже, оба они – «перекати-поле». В ленте рассказывается о взаимоотношениях двоих, как сначала они сближаются, а затем все идет прахом, но в конце картины, слава богу, все возвращается на круги своя».
Между прочим, все это ужасно напоминало отношения как между Мартином и Лайзой, так и между Мартином и его женой Джулией.
Продюсера Ирвина Винклера, как и всех продюсеров со времен античности и Еврипида, волновала в первую очередь стоимость каждой мелочи. «Как я нервничал! – вспоминает он. – Мы потеряли представление о бюджете. Мы не знали, что с нами будет на следующий день. Но один случай мне хорошо запомнился. Как-то мы с Марти снимали очень поздно вечером. Это была сцена с участием Бобби и Лайзы. Время уже приближалось к девяти, и мы сидели на 22 дубле. Все были выжаты словно лимоны. Проблемы нарастали, как снежный ком. И тогда я сказал Марти: «Послушай, как, по-твоему, чувствует себя человек на двадцать втором дубле, не кажется ли тебе, что с нас всех хватит?» И он ответил мне: «Знаешь, Ирвин, в последнем дубле мне казалось, будто я заметил в уголке глаза у Лайзы слезу. По-моему, если я попробую еще пару-другую дублей, я добьюсь-таки у нее этой слезы. Как ты думаешь, что я должен делать – добиваться у нее слезы или поставить точку?» И тогда я ответил: «Добивайся своей слезы».
У Мартина был свой взгляд на вещи: «Там была куча всякого народа, что приходили поглазеть на съемки «Нью-Йорк, Нью-Йорк»; бывало, они возвращались снова, полагая, что отлично разбираются в том, что мы делаем. Им было точно известно, как мы работаем. Но все это бесполезно, потому что настоящая режиссура осуществлялась шепотом и к тому же в гримерных, поэтому никто ничего не видел. Мы, бывало, разговаривали, или же актеры обращались ко мне с вопросом: «Будьте добры, подойдите сюда, мне бы хотелось с вами немного поговорить». И мы разговаривали с ними, или же они забрасывали меня вопросами, или же высказывали совершенно новую точку зрения, и мы все перерабатывали заново. Все это делалось скрыто от посторонних глаз, так что наблюдателям была видна лишь внешняя сторона дела».