Позднее Мартин рассказывал: «Я работал над театральной постановкой – единственной в моей жизни, хотел бы я надеяться; называлась она «Акт», с участием Лайзы Миннелли, и мне пришлось тогда натерпеться. Я вскоре понял, что это не мое, но все-таки решил остаться до тех пор, пока мне все, наконец, не осточертеет. Я оказался в трудной и чертовски щекотливой ситуации».
Лайза была рада тому, что Мартин самоустранился, поскольку не желал, чтобы неудачи отразились на их личных взаимоотношениях. «Помнится, в «Кабаре» была одна замечательная строчка: «Секс испоганит любую дружбу», а Мартин – мой самый близкий друг во всем мире, мой ближайший союзник – после моего мужа – и направляющая сила, – и я не хотела бы все это порушить».
Даже и без изменений, внесенных Чемпионом, нью-йоркская постановка мюзикла имела два обстоятельства в свою пользу. Во-первых, поскольку о спектакле ходило множество противоречивых мнений, в том числе и в прессе, народ валом валил, чтобы лично разобраться, отчего загорелся весь этот сыр-бор. Во-вторых, Лайза, а этого у нее не отнять, по праву считалась звездой с большой буквы, и люди были готовы раскошелиться, чтобы только взглянуть, как она почесывает свой носик или, невзирая на транспорт, торопится перейти «Таймссквер». Поэтому, когда было объявлено, что 29 октября 1977 года в «Маджестик Тиэтр» состоится премьера мюзикла с Лайзой в главной роли, билеты разошлись в мгновение ока, и это несмотря на то, что продюсеры заломили за них в три раза большую цену, чем на любой другой бродвейский спектакль. Выручка за заранее распроданные билеты составила 2 миллиона долларов – небывалая сумма в истории этого театра. С точки зрения спонсоров постановки, еще до того, как над сценой поднялся занавес, уже можно было говорить об успехе спектакля.
Как и следовало ожидать, в день премьеры не обошлось без столпотворения с участием знаменитостей, и полиции пришлось немало потрудиться, чтобы создать хотя бы видимость порядка. Для поклонников с их книжечками для автографов это был настоящий праздник, а все, кто имел отношение к спектаклю, наблюдая всю эту суматоху, радостно потирали руки в предвкушении барышей.
Все ближайшее окружение Лайзы тоже было в сборе, включая мужа и таких друзей, как Хальстон и Сэмми Дэвис-младший. Затесались в эту компанию также Лиз Тейлор и бывшие и нынешние любовники Лайзы – Боб Фосс, Дези Арназмладший и Мартин Скорсезе. Не обошлось здесь и без Питера Хэмлина, Марты Грэм, Дика Каветта и Энди Уорхола.
Публика как только могла демонстрировала свое восхищение спектаклем, после которого был устроен банкет – 600 человек выложили по 35 долларов с носа, дабы куролесить всю ночь напролет в «Таверн он-зе Грин». Лайза пела и принимала похвалу от собравшихся поздравить ее знаменитостей.
Казалось, Лайзе удалось вдохнуть в премьеру некий электрический заряд. «Просто я сосредоточилась на самом главном, – рассказывала она позднее. – Важно, однако, было не проглядеть и смешную сторону. В ту неделю, когда состоялась премьера, Донни и Мэри Осмонд попали на обложку журнала «Пипл». Куда бы я ни пошла, повсюду на меня в газетных киосках смотрела, улыбаясь во весь рот, парочка Осмондов. И вот в день премьеры, когда мне, как обычно, принесли целый ящик поздравительных телеграмм, больше всех мне понравилась та, в которой говорилось: «Сделай это ради Донни и Мэри!»
В некотором роде «Акт» можно скорее назвать концертом, чем мюзиклом в привычном смысле слова, и для Лайзы, наверняка, это было не последнее обстоятельство. Она оставалась на сцене практически весь спектакль, за исключением четырех минут, и исполнила практически все зонги, за исключением одного. Критики по достоинству оценили ее выносливость. Обозреватель из «НьюЙорк Таймс» Ричард Эдер писал об этом так: «Акт» – это именно то, что и предполагает его название, а главное, он даёт нам превосходное представление о том, кто такая Лайза Миннелли. Правда, сценарий у Джорджа Ферта получился не то чтобы жидкий, а никакой вовсе. Ему не хватает действия, не хватает выразительнсти, и за исключением пары реплик, диалоги избиты или попросту высосаны из пальца. И несмотря ни на что, голос Миннелли прорывается к сердцу слушателя, когда она исполняет свой первый номер «Пусть светит», он ранит, когда она поет «Денежное Дерево», и умиротворяет, когда мы слышим «Вот зачем он мне нужен».
Иными словами, то, чему «Акт» был обязан успехом в Нью-Йорке, имело мало общего с тем, что было представлено на суд зрителю в Чикаго, СанФранциско и Лос-Анджелесе, и после первых неудач шоу практически превратилось в сольный концерт Лайзы Миннелли. А это именно то, чего ждали ее поклонники – за что они и выложили по 25 долларов (неслыханные доселе деньги!) – так что с какой стати им выкрикивать просьбы, не имевшие ни малейшего отношения к спектаклю.
Один из поклонников Лайзы, Рекс Рид, окрестил спектакль «изматывающим триумфом», а Дуглас Уоттс из «Нью-Йорк Дейли Ньюс» назвал Лайзу жалким подобием Барбры Стрейзанд, хотя маловероятно, чтобы Стрейзанд взялась выручать шоу, как то сделала Лайза.
Уоттс писал: «Певица из нее довольно посредственная. Начала она в духе Барбры Стрейзанд, причем копировала ее бессовестным образом, но постепенно все больше и больше стала склоняться к манере своей матери, так что теперь она – сплав их обеих. Танцует она тоже не ахти как, и давайте называть вещи своими именами – здесь нечем особенно восхищаться».
Не все разделяли эту точку зрения, и менее всего был склонен так думать один русский танцовщик, незадолго до этого перебежавший на Запад и который сам считался «суперзвездой» в мире балета – Михаил, он же «Миша» Барышников. Казалось, он был в искреннем восторге от творческой манеры Лайзы, как, впрочем, и она от него, и все то время, пока «Акт» шел на нью-йоркских подмостках, они вдвоем исполняли известный только им альковный дуэт. Для Лайзы Барышников в первую очередь был обладателем самых прекрасных мужских форм, когда-либо виданных ею.
Страсть, охватившая их, была столь всепоглощающей, что Лайза, казалось, жила на пределе физических сил и возможностей. Михаил в ту пору танцевал в Вашингтоне, она же выступала в НьюЙорке, и после каждого спектакля Лайза посреди ночи садилась в самолет и летела в Вашингтон, чтобы насладиться истинно мужским мускулистым телом возлюбленного, а затем ни свет ни заря снова самолетом возвращалась в Нью-Йорк, чтобы урвать несколько часов сна перед очередным спектаклем. В конце концов Барышников первым не выдержал такой безумной гонки и прекратил этот их подпольный роман.
Несмотря на первоначальный успех спектакля, вскоре начались неприятности. 8 декабря по невыясненным причинам в квартире у Лайзы возник пожар, она наглоталась едкого дыма и повредила себе горло, и один спектакль пришлось отменить. За четыре дня до Рождества и на протяжении недели ее мучила высокая температура, что обернулось для продюсеров двухсоттысячными убытками. Три недели спустя ее свалил какой-то вирус, и продюсеры решили, что будет разумнее вообще прикрыть спектакль, что и было сделано в середине января 1978 года. Лайза же попала в больницу с острым респираторным заболеванием.
Здесь на нее обрушилась целая лавина открыток, писем, цветов, пожеланий скорейшего выздоровления, но навещать ее было позволено только мужу, Джеку Хейли, и пресс-агенту Луи Смиту. Когда были готовы результаты анализов, врачи решили, что Лайза стала жертвой особо вредного вируса. Вот как описывал ее тогдашнее состояние Джек: «Лайза была столь слаба, что даже утратила счет дням». Лечение включало в себя неделю полнейшего отдыха и оздоровление на одном из техасских курортов – далласском «Гринхаус».
Лайза вернулась домой новым человеком и, по ее словам, собиралась и дальше выступать на сцене, но что-то у нее снова не заладилось. Она стала забывать слова, а то и целиком реплики, и даже, случалось, опаздывала на спектакли, чего, в отличие от матери, она никогда себе не позволяла. 2 марта она не появилась вообще, жалуясь на боль в животе, такую сильную, что ее даже ноги не держали.