— Это да. Люди создали цивилизацию, и она сильно изменила Японию.
Хонока стояла чуть в сторонке и обеспокоенно смотрела на них. Ёсихико мысленно поблагодарил ее за сочувствие и продолжил:
— Но из-за нее же люди начали постепенно забывать, как ухаживать за богами. Я бы и сам не знал, что люди и боги должны поддерживать друг друга, если бы не стал лакеем. И не догадывался бы, что боги теряют силу как раз из-за людей.
Возможно, каждый новый огонек на улице выгонял из дома еще одного бога.
— Ты знаешь, я не уверен, что слова одного человека многое изменят. Тем не менее, как человек, я обязан… — начал Ёсихико, уже догадавшийся, чего на самом деле хотела Сусерибимэ.
Однако та быстро перебила его:
— Ёсихико. Мне не нужны извинения людей, — после небольшой паузы она продолжила чуть увереннее: — Да, людей, которые помнят обо мне, осталось немного, и потому душа моя стала слабее, чем в давние времена. Теперь я больше печалюсь от того, что раньше спокойно терпела. Я была счастлива вместе с Окунинуси-но-ками, но нынче задаюсь вопросом, можно ли назвать это счастье настоящим.
Ее сомнения дошли до того, что теперь она не знала, стоило ли разрешать другим женам Окунинуси-но-ками рожать от него детей.
— Но это не значит, что я обвиняю людей.
С тем, что мир меняется, ничего поделать нельзя. Боги — сами часть мира, и послушно исчезнут из него, если люди того желают.
Сусерибимэ ждала, что Ёсихико согласится, но тот печально улыбнулся.
— Ты, Сусерибимэ, сильная и умная, но в таких вещах ужасно неловкая, — заявил он прекрасной богине, на лице которой отразилась сложная гамма чувств. — Зачем же ты тогда пришла ко мне?
Холодный ветерок подул сильнее.
— Ты ведь хотела испытать меня, человека, не так ли? Хотела посмотреть, как я поступлю, получив заказ, который невозможно выполнить? Ты не могла просто взять какого-нибудь прохожего, так что выбрала лакея, лучший из возможных вариантов.
Сусерибимэ отвела взгляд — видимо, Ёсихико угодил в яблочко.
— Ты могла не придумывать всякую чепуху, а рассказать мне обо всем честно. О том, как тебе тяжело, печально и беспокойно. Правда, я лишь бессильный человек, так что не знаю, чем смог бы тебе помочь, но…
С самого начала ее волновало не то, выполнит ли Ёсихико ее заказ, а то, как он поступит ради нее.
Могло показаться, что богиня капризничает, но у нее уже не было выбора. Возможно, она просто прибегла к последнему, что ей оставалось.
У Окунинуси-но-ками были другие жены помимо нее.
Ей пришлось смириться с тем, что те жены родили ему детей.
Будучи гордой богиней, она ни с кем не могла поделиться своими мыслями, но хотела, чтобы ее поняли.
Теряя силу, она начала чувствовать, что ее сущность блекнет. Поэтому она стала сомневаться во всем, что позволяла мужу.
Она хотела быть уверенной хоть в чем-то, что помогло бы ей связать себя воедино.
Она хотела вновь поверить в себя.
Она хотела услышать ответ на вопрос, который никак не мог покинуть ее горло.
— Знаешь, я пробыл лакеем всего полгода, но уже считаю, что должен кое-что сказать богам, ведь именно из-за людей им стало так неудобно жить.
Ёсихико вновь посмотрел на вечерний город и вздохнул. Он жил с этой мыслью почти все время с тех пор, как стал лакеем. Сусерибимэ посмотрела на его профиль и попыталась возразить:
— Ёсихико, я…
— Увидев этот пейзаж, я понял, что тебе все-таки скажу, Сусерибимэ. В мире так много людей, но вряд ли кто-то другой сможет сказать эти слова, глядя тебе в глаза.
— Нет, Ёсихико, я хочу услышать не… — торопливо вставила Сусерибимэ.
Ей не хотелось ни извинений, ни раскаяния.
Она хотела, чтобы такие дорогие ей люди не просили у нее прощения, а…
— Спасибо.
Сусерибимэ вытаращила глаза, застигнутая врасплох.
— Спасибо, Сусерибимэ.
Не меньше нее удивились и обвивший хвост вокруг лап Когане, и Окунинуси-но-ками, и Хонока.
— Я ведь говорил, что под этими огнями живет множество людей? — Ёсихико вновь обратил внимание застывшей от недоумения Сусерибимэ на вечерний пейзаж. — И не только под ними. Если взять всю Японию, наберется сто… э-э, двадцать миллионов?
После небольшой запинки, вызванной копанием в памяти, Ёсихико продолжил:
— Если бы ты не спасла Окунинуси-но-ками, Сусаноо-но-микото наверняка прикончил бы его. Тогда он не смог бы основать страну. У других его жен появились дети лишь потому, что ты разрешила ему. Без этого людей не стало бы так много. Наверняка и меня бы здесь не стояло.
Если в прошлом хоть что-то пошло бы не так, все не сложилось бы таким образом. Знакомству с семьей и друзьями Ёсихико был обязан именно ей.
— Кто бы что ни говорил, ты — мать всех японцев.
“О Ятихоко, о Окунинуси-но-ками. О мои дорогие люди”.
— И я совсем не против такой матери — ревнивой и несгибаемой любительницы выпить с ранимой душой.
Она так и не смогла озвучить вопрос.
Но получила ответ на слова, комом застрявшие в горле.
“Любите ли вы меня?”
Из широко раскрытых глаз Сусерибимэ беззвучно покатились слезы. По щекам потерявшей веру в себя жены и матери бежали прозрачные капли и падали на землю.
— Все-таки мне кажется, что заставить Окунинуси-но-ками раскаяться не получится. Сама посмотри — даже сейчас он остается самим собой, каким жил изначально. Он изменится, разве что если вера людей в него иссякнет, — зловеще предрек Ёсихико и обыскал карманы в поисках какого-нибудь платка.
Поиски успехом не увенчались, так что он протянул руку, собираясь предложить плачущей богине рукав. Сбоку со скоростью света появилась рука Окунинуси-но-ками и остановила Ёсихико, обронив еще немного плазмы.
— Ч-чего?
Ёсихико повернулся. Окунинуси-но-ками смотрел на него жутким взглядом и весь искрился.
— Что за “чего”?.. — окутанная серебристой плазмой рука схватила Ёсихико за ворот. — Дава-а-ай-ка ты не будешь трогать мою жену?!
— Я просто пытался вытереть слезы матери!
Неужели он никак не мог войти в положение? Пока Ёсихико и Окунинуси-но-ками хватали друг друга за одежду, Хонока успела подать Сусерибимэ свой платок.
— ...Он и в прошлый раз так возмутился, — тихо проговорила Хонока все еще ошеломленной и не могущей справиться со слезами Сусерибимэ. — Окунинуси-но-ками очень сильно любит вас.
Сусерибимэ взяла в руки платок и посмотрела на Окунинуси-но-ками, который уже успел столкнуться лбами с Ёсихико и грозил устроить спонтанное сумо. Сусерибимэ разуверилась в его любви, и именно поэтому сбежала из храма. Она испытывала не только людей. В глубине души она гадала, как поступит муж, когда не обнаружит ее рядом с собой.
Богиня мягко выдохнула и чуть расслабила поджатые губы. Ее плечи слегка задрожали. Наконец, в сумерках раздался обольстительный смех, сорвавшийся с красивых губ.
Смех Сусерибимэ словно дирижировал звездным небом. Хонока пораженно смотрела на богиню — девушке еще не приходилось слышать такого мелодичного голоса, с которым не сравнится никакой инструмент и никакая песня. И даже Ёсихико, хоть и слышал его раньше, невольно расслабил руки и заулыбался.
Ведь этой богине счастливый смех шел куда лучше слез.
— Какая же я дура, — прошептала Сусерибимэ, уняв, наконец, смех, и вытерев глаза платком. — Прости меня, Ёсихико… Прости меня, дорогой.
Ей не нужно было испытывать их. Наверняка они и без того протянули бы руки помощи потерявшейся богине.
И сказали бы, что любят ее.
Окунинуси-но-ками оттолкнул от себя Ёсихико и бросился к Сусерибимэ.
— Сусери! Многие химегами ко мне ласковы, но только тебе удается бранить меня, — он взял Сусерибимэ за руку и нежно заглянул в ее глаза.