Бигмен машинально следил за Лакки, разгуливавшим по комнате.
– А что это такое? – встрепенулся он внезапно и подскочил к аквариуму. – Смотри-ка!
– Это В-лягушка, – объяснил Моррис. – Тут их любят и держат почти в каждом доме. Эта, по-моему, очень хороша. Вы их еще не видели?
– Нет, – ответил Лакки и тоже подошел к аквариуму.
Тот был два фута в периметре и фута три в глубину. В воде прихотливо изгибались водоросли.
– А она кусается? – спросил Бигмен, сунув в воду палец, и прильнул к стеклу, уставившись на животное.
Лакки устроился рядом с Бигменом. В-лягушка глядела на них почти торжественно. Это было небольшое существо, дюймов восьми в длину, с треугольной головкой, на которой блестели два выпученных черных глаза. Она сидела на шести пухлых лапках, плотно поджатых к туловищу, на каждой лапке были три длинных пальца спереди и еще один – сзади. Кожа зеленая, пупырчатая, и от головы вдоль тела располагались оборчатые плавники. Вместо рта у лягушки был клюв – твердый, изогнутый, чуть смахивающий на клюв попугая.
Пока Лакки с Бигменом ее разглядывали, лягушка стала подниматься вверх. Лапки остались на месте, а пальцы стали выпрямляться, как ходули со множеством сочленений. Коснувшись темечком поверхности воды, лягушка замерла.
Моррис присоединился к приятелям и с нежностью глядел на маленькое существо.
– Из воды они не любят вылезать – пояснил он, – в воздухе слишком много кислорода. Вообще, они его любят, но только в небольших количествах. Чудесные существа…
Бигмен был в полном восторге. На Марсе уже не было своей живности, и эта венерианская лягушка оказалась для него чуть ли не откровением.
– А где они живут? – спросил он.
Моррис почесал лягушке голову. Та прикрыла глаза и мелко задрожала, очевидно, от удовольствия.
– Они живут в водорослях. Их там невероятно много. Живут, как в лесу. Пальцами они способны удерживать стебли водорослей, а клювы могут оторвать самые прочные листья. Они, думаю, могли бы прокусить человеку палец, но я в жизни не слышал, чтобы они хоть кого-нибудь укусили. Странно, что до сих пор вы их не видели, в отеле – целая коллекция.
– Нам просто не представилась возможность, – сухо ответил Лакки.
Бигмен шагнул ко второму столу, взял горошину, смазал ее непонятной черной массой и вернулся к аквариуму. Лягушка немедленно высунула голову из воды и невероятно осторожно взяла угощение из пальцев Бигмена. Тот пришел в неописуемый восторг.
– Видели, видели?!
Моррис улыбался так, словно глядел на расшалившихся детей.
– Вот маленький чертенок! Весь день ест. Посмотрите-ка, сейчас она с ним расправится.
Лягушка знай себе хрустела; наконец горошина исчезла в клюве, и тут же животное вновь высунулось из воды. Моррис кинул в ее сторону горошину, лягушка раскрыла клюв и поймала ее.
– А это что такое? – кивнул Лакки в сторону второй тарелки.
– Тавот, – сообщил Моррис. – Тавот для них какой-то совершенно невообразимый деликатес, что-то вроде как для нас сахар. Дело, видно, в том, что им трудно найти в океане углеводород, а они его любят. Иногда мне кажется, что они специально дают себя поймать, – лишь бы их тут этим кормили.
– А кстати, как их ловят?
– Да никак на самом деле. Просто когда вытаскивают водоросли, то там всегда полно лягушек. Ну и других животных тоже.
– Послушай, Лакки, – взволнованно задышал Бигмен, – а если мы одну из них потом возьмем с собой…
Но договорить Бигмену не удалось. В комнату, грохоча сапогами, вошли охранники. Между ними – долговязый и светловолосый молодой человек.
Лакки вскочил на ноги.
– Лу, старина! – и протянул руку.
Одно мгновение казалось, что вошедший поведет себя точно так же, в его глазах мелькнул радостный огонек, но тут же исчез. Руки по-прежнему висели вдоль тела.
– Привет, Старр, – ответил он безучастно.
Протянутая рука Лакки задрожала.
– Я не видел тебя со дня выпуска, – начал он и осекся. Что еще он мог сказать теперь приятелю?
Эванса, казалось, возникшая неловкость не беспокоила. Он кивнул в сторону охранников и с оттенком черного юмора произнес:
– Но с тех пор произошли некоторые перемены. – И после паузы его нервно дрожащие губы продолжили: – Зачем ты приехал? Я же просил тебя не вмешиваться?
– Как я мог не вмешаться, когда в беде мой друг?
– Тогда подождал бы, пока я тебя об этом попрошу.
– Мне кажется, что вы попусту тратите время, Лакки, – вмешался Моррис. – Вы все еще думаете, что видите перед собой Советника. А это – предатель.
Последнее сказанное венерианцем слово прозвучало, будто плевок. Эванс покраснел, но ничего не ответил.
– Только после предъявления мне всех доказательств я позволю применять это слово по отношению к Советнику Эвансу, – сказал Лакки, сделав ударение на слове «Советник».
Лакки сел на стул и какое-то время пристально глядел на приятеля. Но Эванс упорно смотрел в другую сторону.
– Доктор Моррис, будьте любезны, отпустите охрану, – предложил Лакки. – За Эванса я отвечаю лично.
Моррис поглядел на Лакки и, чуть помедлив, дал знак охранникам. Те вышли.
– Послушай, Бигмен, – продолжил Лакки, – тебя не обидит, если я попрошу тебя немного погулять?
Бигмен кивнул и тоже вышел.
– Лу, – осторожно приступил Лакки, – нас тут только трое. Ты, я и доктор Моррис. Три Советника. Давай начнем с нуля. Ты в самом деле забрал данные с производства?
– Да, – кивнул Эванс.
– Зачем?
– Я тебя не понимаю. Да, я украл бумаги. Украл. Все верно. Что тебе еще? Причин для этого у меня не было, я просто это сделал. Чего тебе еще? Оставь меня в покое, – губы его дрожали.
– Вы хотели слышать его объяснения, – вмешался Моррис. – Вот они. То есть их нет.
– Полагаю, ты знаешь, что произошло после твоей кражи, – продолжал Лакки.
– Да, знаю.
– Как ты это объясняешь?
– Никак.
Лакки внимательно разглядывал приятеля, надеясь увидеть в нем того хорошо знакомого ему Эванса – доброго весельчака, с железными нервами и отличным характером. Казалось, не считая усов, которые Эванс отпустил по венерианской моде, ничего в нем не изменилось. Он почти такой же. Но только почти – его глаза бегали, кончики пальцев дрожали, губы пересохли.
Лакки боролся с собой, прежде чем задать очередной вопрос. Ведь говорил-то он с человеком, которого прекрасно знал, с человеком, чья преданность никогда не ставилась под сомнение, с человеком, на кого он мог положиться в самые критические минуты.
– Лу, ты действительно продался? – спросил он наконец.
– Мне нечего сказать, – ответил Эванс пустым, бесцветным голосом.
– Лу, еще раз спрашиваю тебя. Но пойми, я хочу, чтобы ты понял, – я на твоей стороне, что бы ты ни натворил. Если ты причинил неудобства Совету, то, наверное, на это были свои причины. Расскажи нам о них. Если тебе угрожали, вынудили тебя к этому физически или ментально, если тобой управляли или угрожали близким тебе людям – скажи. О Боже, даже если тебя искушали деньгами или властью – скажи. Нет такой ошибки, которую нельзя было бы исправить, сказав теперь правду. Ну же!
Мгновение казалось, что Эванс колеблется. В его голубых глазах застыла боль.
– Лакки, – начал он, – я…
Но вновь съежился и закричал:
– Мне нечего сказать, Старр, нечего!
– Вот так, Лакки, – Моррис сложил руки на груди. – Такое отношение. Но только он знает, в чем тут дело, и нам необходимо заставить его заговорить.
– Подождем.
– Некогда мне ждать, – возразил Моррис. – Прикиньте сами. Времени у нас не осталось. Эти так называемые инциденты учащаются и становятся все более серьезными. С этим необходимо покончить немедленно!