— Мисс Мак-Элпин, — сказала она, и брови ее сурово сдвинулись, — я крайне огорчена! Я совершенно точно слышала, как вечером какой-то мужчина поднялся наверх с мисс Тьюс и я убеждена, что он не спускался. Разумеется, я не подозреваю ничего такого… Вы обе — порядочные девушки, но, поймите, у меня ребенок…
Мэриан посмотрела на часы.
— Я не знаю… — нерешительно начала она, — вернее, я не думаю, чтобы что-то в этом роде действительно могло произойти. Вы не ошиблись? Все-таки сейчас уже второй час, а Эйнсли, если она дома, обычно укладывается раньше.
— Да, я так и решила… во всяком случае, я не слышала, чтобы наверху разговаривали… то есть я вовсе не хочу сказать…
«Ах ты гадкая старая шпионка, любопытная тварь!» — подумала Мэриан.
— Значит, она уже спит, — бодро сказала она, — а ее гость спустился, по-видимому, очень тихо, чтобы не потревожить вас. Но утром я обязательно поговорю с ней.
Она улыбнулась, надеясь, что улыбка вышла достаточно самоуверенной, и стала подниматься наверх.
«Эйнсли — обманщица, — думала она, — и выходит, что я покрываю ее. Впрочем, не судите да несудимы будете! Господи, как мы утром переправим его или его останки мимо этой старой гиены?»
На кухонном столе стояла бутылка виски, на три четверти пустая. На закрытой двери комнаты Мэриан победоносно висел галстук в зелено-голубую полоску.
Значит, придется расчищать себе место в кровати Эйнсли — вороньем гнезде, заваленном сбитыми простынями, ношеной одеждой, одеялами и книгами в мягкой обложке.
«О, господи!» — вздохнула Мэриан, стаскивая пальто.
На следующий день, в половине пятого, Мэриан шла по больничному коридору, отыскивая нужную палату. Она работала весь обеденный перерыв — только съела, прямо в конторе, сэндвич с сыром и салатом (ломтик словно пластмассового сыра с чахлыми листками салата-латука между двумя кусками похожей на пенопласт булки), который принес в картонном пакетике рассыльный из ресторана, — и поэтому сумела уйти со службы на час раньше. Полчаса она потратила на покупку роз и на дорогу; на свидание с Кларой оставалось всего полчаса: впуск посетителей заканчивался в шесть. Но Мэриан сомневалась в том, что они найдут, о чем разговаривать в течение целых тридцати минут.
Двери во всех палатах были распахнуты, и Мэриан приходилось останавливаться и заглядывать внутрь, чтобы прочесть номер. Лежавшие в палатах женщины безостановочно говорили, не слушая друг друга и не понижая голоса. Наконец Мэриан нашла Клару — почти в самом конце коридора.
Клара была так бледна, что казалась прозрачной; она полусидела на высокой белой больничной кровати, опираясь на спинку. Одета Клара была во фланелевый больничный халат. Ее тело, прикрытое простыней, показалось Мэриан неестественно худым; бесцветные волосы свисали на плечи.
— Привет! — сказала Клара. — Пришла-таки навестить роженицу?
Вместо полагающихся извинений и оправданий Мэриан молча протянула ей букет. Хрупкие пальчики Клары освободили цветы от зеленой бумаги, тиснением и формой имитирующей рог изобилия.
— Какие славные! — сказала она. — Я обязательно прослежу, чтобы их поставили в свежую воду. Только отвернись, и их сунут вместо вазы в судно.
Покупая розы, Мэриан долго колебалась, не зная, какие выбрать — пунцовые, розовые или белые; теперь она раскаивалась, что ее выбор пал на белые. Клара была почти так же бледна, как розы, и цветы только подчеркивали ее болезненный вид.
— Задерни-ка занавеску, — тихо сказала Клара. В палате лежали еще три женщины, так что разговаривать, не привлекая внимания, было трудно.
Мэриан задернула тяжелую холщовую занавеску, подвешенную к кольцам, которые скользили по металлическому стержню, широким овалом висящему над кроватью, точно нимб. Потом она села на стул и спросила:
— Ну, как ты?
— Замечательно, просто замечательно! Знаешь, я следила, как все это происходит; красивого мало — сплошная кровь, пакость, но, положа руку на сердце, должна признаться, в этом есть что-то завораживающее. Особенно когда показывается головенка и ты наконец видишь, что́ носила в своем животе девять с лишним месяцев. Я прямо сама была не своя — так мне не терпелось его увидеть; это как в детстве, когда ждешь и ждешь, чтобы уже можно было развернуть рождественский подарок. Во время беременности я все жалела, что мы не умеем высиживать детей из яиц, как птицы и прочие; но наш метод чем-то даже интереснее. — Она поднесла к лицу одну из роз и понюхала ее. — Ты обязательно должна когда-нибудь попробовать.
Мэриан удивилась легкости, с которой Клара об этом говорила; можно было подумать, что она рекомендует какой-то особенно удачный способ приготовления сдобного теста или новый стиральный порошок. Конечно, Мэриан в конце концов отважится на такой шаг, да и Питер начал делать намеки на этот счет. Но здесь, в больничной палате, при виде женщин, укрытых белыми простынями, Мэриан захотелось, чтобы это случилось не слишком скоро. К тому же ей предстояло еще наблюдать за беременностью Эйнсли.
— Не торопи меня, — с улыбкой сказала Мэриан.
— Боль кошмарная, что правда, то правда, — сказала Клара с довольным видом. — А укол делают только под конец — боятся за ребенка. Но вот что интересно — боль сразу забываешь и больше никогда не вспоминаешь о ней. Сейчас я чувствую себя просто замечательно. Я все ждала, что у меня будет послеродовая депрессия, как у многих рожениц, но, по-видимому, мне это не свойственно. У меня депрессия начинается, когда надо выписываться и ехать домой. А здесь так приятно лежать и ничего не делать. Я замечательно себя чувствую!
Она села повыше и оперлась на подушки.
Мэриан смотрела на нее и улыбалась. Она никак не могла придумать, что сказать в ответ. Кларина жизнь становилась для нее все более чужой; у Мэриан возникло ощущение, будто она наблюдает ее не просто со стороны, а как бы через стекло.
— Как вы ее назовете? — спросила она наконец; она с трудом сдерживалась, чтобы не кричать: услышит ли ее Клара сквозь это стекло?
— Еще не знаем… может быть, Вивиан Линн. Мою бабушку звали Вивиан, а бабушку Джо — Линн. Джо хотел назвать девочку в мою честь, но мне никогда не нравилось мое имя. Это замечательно, что он не расстроился, когда оказалось, что у меня дочь; большинство мужчин хотят только сыновей. Правда, у Джо уже есть один сын, и, может, поэтому он не расстроился.
Мэриан смотрела на стену над головой Клары и думала о том, что стена покрашена в такой же точно цвет, как у нее в конторе. Ей казалось, что сейчас за занавеской раздастся знакомый треск пишущих машинок, однако оттуда доносились приглушенные голоса трех других женщин и их посетителей. Входя в палату, Мэриан заметила, что одна из рожениц — молоденькая женщина в кружевной розовой пижаме — занята раскрашиванием картинок из детского набора. Надо было, кроме цветов, принести Кларе что-нибудь в этом роде: наверно, утомительно лежать без дела целый день.
— Хочешь, я принесу тебе что-нибудь почитать? — спросила она и тут же подумала, что так, наверное, ведут себя в палатах дамы из женского клуба, которым поручают посещать больных.
— Отличная идея! Но вообще-то мне вряд ли удастся на чем-нибудь сосредоточиться, во всяком случае — в ближайшее время. Я или сплю, или… — Клара понизила голос, — слушаю, о чем говорят мои соседки. Может быть, на них влияет больничная обстановка, но они непрерывно рассказывают о выкидышах и разных болезнях. Действует ужасно — начинаешь думать, что скоро придет и твоя очередь мучиться от рака груди или внематочной беременности или выкидывать четырех близнецов каждую неделю. Кроме шуток, случилось же это с миссис Моуз — с той крупной женщиной, что лежит в самом дальнем углу; просто поразительно, с каким спокойствием они об этом рассказывают; они даже гордятся своими гнусными болячками — извлекают их на свет, точно медали, чтобы похвастаться, да еще расписывают во всех клинических подробностях. Прямо какое-то любование болью. Я и сама ловлю себя на том, что рассказываю о своих собственных болячках, будто я тоже не хочу ударить в грязь лицом. Почему у женщин такие извращенные вкусы?