— Послушайте,— тихо сказала она.— Почему бы нам с вами не прогуляться по саду и не полюбоваться люпинами?
— Прекрасно,— ответил я.— Чудесно. Все, что пожелаете.
В саду леди Бердуэлл, рядом с площадкой для игры в крокет, стоит маленькая беседка в стиле эпохи Георгов, и не успел я и глазом моргнуть, как уже сидел там в чем-то вроде шезлонга, а подле меня была мисс Роуч. Я все еще подпрыгивал, подпрыгивала и она, как, впрочем, и беседка, однако чувствовал я себя великолепно. Я спросил мисс Роуч, не хочет ли она, чтобы я ей спел.
— Не сейчас,— сказала она, обвивая меня руками и прижимая к груди так крепко, что стало больно.
— Не надо,— пробормотал я, окончательно раскисая.
— Так лучше,— твердила она.— Так намного лучше, правда?
Не знаю, что произошло бы, попытайся мисс Роуч или любая другая женщина проделать со мной нечто подобное часом раньше. Вероятно, я упал бы в обморок. Я мог бы даже умереть. И вот вам, пожалуйста,— я тот же самый человек, уже получал удовольствие от прикосновения этих огромных обнаженных рук к моему телу. Мало того — и это самое поразительное,— я начинал испытывать побуждение ответить взаимностью.
Я взялся большим и указательным пальцами за мочку ее левого уха и игриво дернул.
— Шалун,— сказала она.
Я дернул сильнее, одновременно слегка сжав пальцы. Это возбудило ее до такой степени, что она принялась хрюкать и похрапывать, как свинья. Дыхание ее стало громким и хриплым.
— Поцелуй меня,— приказала она.
— Что? — вымолвил я.
— Ну же, поцелуй.
В это мгновение я увидел ее рот. Я увидел, как этот громадный рот медленно опускается на меня сверху, как он начинает открываться — все ближе и ближе, все шире и шире; и вдруг внутри у меня все перевернулось, и я оцепенел от ужаса.
— Нет! — завопил я,— Нет! Не надо, мамуля, не надо!
Уверяю вас, никогда в жизни не видел я ничего более устрашающего, чем этот рот. Его приближение было просто невыносимо. Пихай мне кто-нибудь в лицо докрасна раскаленный утюг, клянусь вам, я и то не был бы так потрясен. Сильные руки сжимали меня в объятиях так, что я был не в силах пошевелиться, а рот становился все больше и больше, потом он оказался вдруг прямо надо мной — огромная влажная пещера, и секунду спустя я уже был внутри.
Я лежал на животе внутри этого громадного рта, вытянувшись во всю длину языка, а ноги мои болтались где-то в глубине горла; инстинктивно я понимал, что, если мне не удастся выбраться, я буду проглочен живьем — совсем как тот крольчонок. Я почувствовал, как некая сила засасывает меня в глотку, вскинул руки, ухватился за нижние передние зубы и вцепился в них изо всех сил. Голова моя находилась у самого входа в рот, и я мог даже выглядывать в просвет между губами и видеть кусочек внешнего мира: солнечный свет, отражающийся от натертого до блеска деревянного пола беседки, а на полу — гигантская нога в белой теннисной туфле.
Я крепко держался за кромку зубов и, несмотря на всасывающую силу, медленно подтягивался к дневному свету, когда верхние зубы опустились вдруг на костяшки моих пальцев и так свирепо принялись их кромсать, что мне пришлось убрать руки. Я скользнул в глотку вперед ногами, на пути отчаянно хватаясь за что придется, но все было таким гладким и скользким, что уцепиться было попросту не за что. Скользя мимо последних коренных зубов, я мельком углядел слева яркую золотую вспышку, а потом, тремя дюймами дальше, увидел вверху то, что должно было представлять собой язычок, свисающий со свода гортани, точно толстый красный сталактит. Я попытался ухватиться за него обеими руками, но пальцы мои соскользнули, и я полетел вниз.
Помню, я звал на помощь, но из-за шума ветра, поднимаемого дыханием обладательницы глотки, едва слышал собственный голос. Казалось, непрерывно бушует буря, странная, изменчивая буря, то очень холодная (когда воздух поступал внутрь), то нестерпимо жаркая (когда он вновь выходил наружу).
Мне удалось уцепиться локтями за острый мясистый выступ — полагаю, это был надгортанник,— и какое-то мгновение я висел там, борясь с силой всасывания и пытаясь ногой отыскать опору на стенке гортани; однако глотка сделала резкое глотательное движение, которое увлекло меня за собой, и я снова сорвался вниз.
С этого момента хвататься уже было не за что, и я летел и летел вниз, пока не повис, болтая ногами, в верхних пределах желудка, а потом почувствовал, как тащит меня за лодыжки неторопливая мощная пульсация перистальтики, затягивая все глубже и глубже...