Стоило войти в квартиру, они моментально молча разошлись каждый в своем направлении. Лали прямиком отправилась в душ, стащила одежду, скидывая её неаккуратным ворохом на пол. Усталость давила на плечи, и хорошо бы понежиться в горячей ванне, но желания нет.
Струи приятно массировали ноющие мышцы, принося короткие мгновения облегчения. И Лали училась отключать мозг хотя бы в это время, мечтая, чтобы вода унесла с собой её мытарства…
Звук открывающейся двери кабинки оповестил, что уединение самым наглым образом нарушено. В следующую секунду мужские руки придавили женское тело к своему. Не просто прижали, а именно придавили с силой, будто нацелившись растворить её в нём.
Лали откинула голову ему на плечо. Знакомый трепет мелкими всполохами прошелся по ней, дыхание замедлилось, грудь тяжело поднималась и опускалась. Одной рукой придерживая её за талию, будто боясь, что она ускользнет, если ослабить хватку, Ваграм вдавливал девушку в себя еще больше, а свободной прошелся по девичьей груди, прокладывая огненную дорожку через плоский живот. Его ладонь опустилась ниже, умелые пальцы очень быстро довели её до полуобморочного состояния. С ним всегда так. Он всё знает об этом предательском теле. Лучше неё самой. Лали еще больнее закусила губу, подавляя стон. Да, пожалуй, интимная сторона их жизни была самой честной. Здесь девушка никогда не артачилась, но в последнее время будто сдерживалась в эмоциях.
Ваграм чувствовал. Злился.
Резко развернув Лали к себе лицом, мужчина потянул её за волосы, заставляя как можно сильнее запрокинуть затуманенную голову. И тут же припал ко рту в голодном порыве, жадной потребности. Терзал, прикусывал, а затем перекинул всю артиллерию на подбородок и шею, оставляя мелкие следы укусов.
Наказывал. Не находил других способов показать свою горечь и уязвимость от её поведения.
Лали чувствовала. Не сопротивлялась.
Секунда — и её в самой нахально-развязной манере молниеносно приподняли за ягодицы и прижали к мокрому кафелю спиной, вызывая неприятные холодные мурашки по линии всего позвоночника, и заставляя ноги обвить мужскую талию. Толчок — и дерзкая атака заставляет задохнуться от нахлынувших слишком острых ощущений, в которых были яркие нотки чего-то неизведанного.
— Смотри на меня, Лали, — грубо требует Ваграм, слишком стремительно проникая внутрь.
Она слышит это тихое рычание через шум воды, но не находит сил разлепить веки. Вместо этого сплетает свои руки на его шее, чтобы найти хоть какую-то точку опоры. Прячет голову в районе напряженной мужской шеи и в порыве заглушить собственные крики, вонзает зубы в упругую плоть плеча. Над ухом раздается шипение, и дальнейшие движения Ваграма смахивают на безумную агонию.
Лали позволяет ему карать себя. С ума сходит от этого дикого пламени внутри. От запредельной близости между ними. Никогда ещё она не чувствовала Ваграма настолько родным. Слишком. Не ощущала себя болезненно необходимой ему.
«Сдайся, помоги нам обоим», читалось в его надрывном дыхании.
«Не могу, не проси», кричали её слезы, смешавшиеся с водой и стекающие в едином потоке на его мощную спину.
Вспышка — и мир обращается в прах, только чистое наслаждение заполняет всё существо, истерзанное до этого противоречиями.
Оба заходятся в пережитых эмоциях, не отпуская друг друга. Сладкое послевкусие сменяется внезапным осознанием.
Очередная ничья.
И она ничего не решает.
Не все прошло так гладко, как хотелось бы, всё же дети были особенными, но сам праздник имел успех. Только сев к Антону в машину, Лали вздохнула и поняла, что всё это время была дико напряжена, теперь мышцы адски ныли, отдаваясь болью в голове. Её немного потряхивало, пришлось сделать несколько глубоких вдохов.
— Не смог уговорить её? — пытаясь отогнать тошноту, то и дело подступающую к горлу, спросила Лали.
— Не-а, — весело отвечает друг. — Этот процесс будет долгим. Говорит, стыдно смотреть в глаза твоим родителям и родственникам, знающим, что она была с Марселем. Типа, никто же не в курсе подробностей, а со стороны ощущение, что из одной постели в другую прыгнула.
— А ты-то у нас любитель подробности раскрыть в самой «щадящей» форме!
Он расхохотался. Настроение было на месте, и довольно странно, что Антон совсем не расстроился отказу жены.
— По какому поводу такое воодушевление? — подозрительно сощурившись, всматривается ему в профиль.