Выбрать главу

После его ухода вожаки молодежи, по чьей инициативе главным образом и возгорелось такое великое зло, обращаются ко всей общине и заявляют, что решили, вырвавшись из монастыря, разыскать короля, где бы тот ни находился, и просить о покровительстве его власти против свирепости аббата; они умоляют, чтобы те, которым не мешает состояние здоровья, отправились вместе с ними, а те, которые не могут это сделать по возрасту или из-за тяжелой болезни, поддержали их предприятие своим письменным согласием. Старшим это дело показалось отвратительным и таким жутким, что и сказать страшно; повалившись на землю, они Богом заклинали, чтобы те не губили ни себя, ни ту малую надежду для Фульды, что еще оставалась; фульденское благосостояние жестоко потревожено госларским несчастьем, если же они покинут порог монастыря с этим намерением, то оно будет не только потревожено, но совершенно погибнет.

Ничуть не тронутые этими речами, ибо упрямство уже обратило их к безумию и свирепости, они тут же разбегаются по монастырю, призывают друг друга отважиться на это деяние и таким образом, наконец, когда заговор созрел, они в числе шестнадцати человек, неся перед собой крест, исполняя антифон, вырываются из стен монастыря. Вдали за ними следовали старшие по возрасту, мыслившие вполне здраво, с таким плачем и рыданием, как если бы траурная процессия влекла их к погребению и они готовились услышать последнее прости443. Итак, чтобы внезапно сообщенная новость о столь дерзком предприятии не ввела короля в изумление, они отправляют вперед одного из их числа, галопом, как можно быстрее, чтобы он предъявил королю письменные доказательства столь великого урона и поведал, вследствие какого насилия, какой необходимости они были вынуждены решиться на эту крайнюю меру. Сами же, пешком и сохраняя строй, медленно следует за ним.

После того как вестник прибыл туда и были зачитаны письма, ужас по поводу столь дерзкого деяния поразил всех, бывших во дворце; удивлялись, как среди выдающихся и апостольского образа жизни мужей могло найтись столько гнусности, что они за личные обиды хотят столь жестоко отомстить государству, что сыновья не жалеют отца, тем более в том несчастье, в каком он мог бы вызвать сочувствие и слезы даже у своих врагов. Итак, всеми было решено покарать это поразительное деяние каким-либо примерным наказанием. Тогда король, пользуясь советом архиепископа Кельнского и Отто, герцога Баварского, по произволу которых в то время управлялось государство, распорядился, чтобы сам податель писем вместе с тремя другими, которые были зачинщиками мятежа, были отправлены для содержания под стражей по различным монастырям. Для обуздания же остальной толпы, поскольку ни дух кротости, ни розга монашеской дисциплины не смогли их образумить, аббат должен был воспользоваться воинским отрядом.

Тогда аббат, отправив им навстречу рыцарей, приказал без насилия и суматохи доставить их в Фульду, где они за пределами монастыря и под стражей должны дожидаться его возвращения. Сам же, попрощавшись с королем, последовал вслед за ними. Там, собрав братьев и наиболее видных фульденских вассалов, он долго держал совет, каким судом — мирским или монашеским — следует их покарать. Победило то мнение, которое определило, что тех, которые, сбросив иго устава и презрев аббата, покинули из-за упрямства монастырь и еще не были приняты назад, следует судить скорее по мирским законам. Таким образом, аббат в соответствии с мирским приговором двух из них, одного в должности священника, а другого в должности дьякона, приказал прилюдно высечь розгами, остричь и изгнать. Остальных, измученных многочисленными побоями, он разослал по соседним монастырям — одного туда, другого сюда. Однако наказание в отношении отдельных лиц было вынесено не по мере их вины, но мягче или строже, в зависимости от знатности или низости их предков. Неясно, видел ли сам аббат, пораженный сильной болью, что он, карая за свои обиды строже, чем следовало, преступил меру. Но известно, что в это время на Фульденский монастырь легло такое пятно, что в течение долгого ряда следующих друг за другом лет его нельзя было ни смыть, ни стереть.

вернуться

443

См. Овидий, Метаморфозы, X, 62.