Архиепископ Майнцский628 от рождества св. Михаила до Троицы629 был тяжело болен, так что врачи отчаялись его спасти, и очень многие старательно думали о его преемнике.
Карл, о низложении которого с поста епископа Констанца мы рассказали выше, вернулся в Магдебургский диоцез и 27 декабря умер.
1072 г. Рождество Господне король праздновал в Вормсе. Пройдя оттуда через изрядную часть630 королевства, он вернулся в Гослар и провел там весь 40-дневный пост631.
Бурхард632, камерарий архиепископа Майнцского, был рукоположен в епископы Базеля.
Самым влиятельным при дворе был тогда Адальберт, архиепископ Бременский. Одержав победу над своими соперниками, которые несколько лет тому назад изгнали его из дворца633, он ныне один пользовался расположением короля, причем не только пользовался его милостью и дружбой, но стал чуть ли не соправителем королевства и участником принятия решений по всем государственным и частным делам. Настолько он расположил к себе короля хитрыми интригами634. Но изнуренный возрастом и болезнями он, хоть и долго сопротивлялся смерти благодаря самым изысканным усилиям врачей, словно можно хитростью обмануть природу, уплатил долг судьбе в середине 40-дневного поста, 17 марта, и, умерев, дал наконец некоторое удовлетворение упорной ненависти людей, чего никогда бы не смог добиться, живя. Это был муж удивительного раскаяния, особенно в то время, когда он приносил Богу спасительную жертву и прямо-таки исходил слезами. Он также, как говорят, от самой утробы матери оставался девственником. Но в глазах людей эти добродетели в нем были омрачены высокомерием и хвастовством. Тело его было доставлено из Гослара в столицу его епархии и погребено [там].
Вербное воскресенье635 король праздновал в Кельне, а Пасху636 — в Утрехте. И вот, народ стал сурово упрекать его там за обиды и несправедливости, от которых страдали невинные люди повсюду в его королевстве, за то, что вдовы и сироты подвергались грабежам, церкви и монастыри разорялись, и несправедливость, почуяв волю, безнаказанно буйствовала в любых преступлениях, в каких только хотела. Наконец, тронутый то ли серьезностью дела, то ли отчаянием жалобщиков король, поскольку на этом настаивали все князья королевства, просил архиепископа Кельнского637 принять вместо него управление государственными делами. Тот долго отказывался, отчасти в память о старых обидах, отчасти из-за того, что был человеком, который целиком отдавался служению Богу и предпочитал заниматься скорее духовными делами, нежели светскими. Наконец побежденный единодушием просивших он предпочел личной выгоде общественную. Тогда впервые государство начало возвращать себе прежнее положение и авторитет, и на своеволие, царившее до сих пор, была накинута узда658. И поскольку король имел обыкновение передавать рассмотрение всех дел от себя архиепископу, словно отцу и защитнику своего благополучия, тот ни из расположения к кому-либо, ни из ненависти не позволял отвлечь себя от правды к неправде, но судил все дела как записано, то есть невзирая на лица639, не будучи лицеприятен на суде к нищему и не угождая лицу великого640. Богатых, если выяснялось, что они силой угнетали бедных, он наказывал самой суровой карой; их замки, которые были пристанищем для злодеев, он приказывал разрушать до основания и очень многих из них, знаменитых и родом, и богатствами, бросил в оковы. Среди прочих он велел задержать и, заковав в цепи, неоднократно выводить на потеху толпе также Эгино, самого именитого на нашем веку, который был виновником тяжких бедствий баварского герцога Отто, ибо очень многие жаловались на него королю из-за частных обид и разорений. Он делал это для того, чтобы королевская суровость пришлась по нраву простым людям. Короче говоря, он вел дела с такой мудростью, таким усердием и благоразумием, что было трудно решить, какого имени он более достоин — епископского или королевского; и даже в самом короле, который из-за невежества и тупоумия двигался чуть ли не сломя голову, он в скором времени пробудил отцовское достоинство и отцовские нравы.