После того как они держали совет целых три дня и в совместных трудах решали, что следует делать, все наконец пришли к общему решению: устранить этого короля и избрать другого, который более годился бы для управления королевством732. Однако они решили не делать это решение достоянием гласности до тех пор, пока король не удалится под предлогом заключения мира в отдаленные земли королевства и они не поделятся этим планом с остальными князьями королевства. Поэтому они распорядились объявить в народе, что князья обеих партий сошлись на следующих условиях: саксы предлагают королю соответствующее удовлетворение за учиненное против него и против государства безрассудство, а король, в свою очередь, клятвенно обещает им безнаказанность за совершенное и впредь гарантирует им безопасность от тех беззаконий, которыми он, по их словам, вынудил их к отпадению. Завершение этих дел было перенесено на Рождество Господне, которое король собирался отпраздновать в Кельне. Они, вероятно, без промедления поставили бы там королем герцога Рудольфа, если бы тот, упорно сопротивляясь, не поклялся в том, что никогда не согласится на это, если на собрании всех князей не будет решено, что он может сделать это не заслужив обвинения в нарушении присяги и не запятнав своего доброго имени.
Саксы с миром вернулись по домам. А остальные князья отправились в Вюрцбург, чтобы сообщить королю о том, что было сделано. Тот без колебаний присоединился, как обычно говорят, к их предложению и обещал весьма охотно принять любые условия, какие бы те ни предложили, лишь бы был заключен мир. Отпраздновав там праздник всех святых, он решил идти в Регенсбург, заметив, что рейнские князья в какой-то мере уже заражены пагубой саксонской яростью и с каждым днем всё менее и менее преданы ему и готовы оказывать повиновение. Во время пути, когда он на несколько дней остановился в Нюрнберге, некий Регингер, который уже долгое время состоял с ним в самых доверительных отношениях, вдруг воспылал к нему ненавистью, — неясно, то ли по наущению других людей, то ли по личным мотивам, — и, внезапно обратившись к общественности, предъявил герцогам Рудольфу и Бертольду тяжкое обвинение против короля. «Совсем недавно, — сказал он, — король многочисленными просьбами и большими обещаниями склонял меня и многих других, в ком он надеялся найти подходящие орудия для своих дурных замыслов, к тому, чтобы, в то время как вы и прочие князья королевства соберетесь в Вюрцбурге и несколько удалитесь от основного войска для секретных переговоров, мы в полной вооружении напали на вас и, перебив зачинщиков мятежа, избавили его самого от опасности, а государство от смуты. Остальные довольно ревностно взялись за это дело. И только я, отчасти из любви к справедливости, отчасти из страха перед будущим судом, отказался от участия в нечестивом деле и, насколько хватило решимости противиться этому упорному решению, пытался отговорить короля от его намерения. Из-за этого он воспылал против меня таким страшным гневом, что тут же прогнал меня из своего шатра, хотя до сих пор, как вы знаете, я пользовался у него большим доверием, чем остальные, и отдал бы меня на расправу своим помощникам, если бы я не избежал грозившей мне опасности, поспешно покинув его покои». Сказав это, он в доказательство своих слов указал место, назвал соучастников и заявил, что в случае, если король сочтет себя оклеветанным, он готов вступить в поединок с ним, если это позволят законы, или с любым другим лицом и поручить дело Божьему суду.
Эти слова произвели сильное впечатление на названных герцогов, поскольку человек, давший эти показания, занимал не последнее место при дворе и пользовался незапятнанной репутацией среди своих. Кроме того, его словам придавало еще большую веру то обстоятельство, что короля уже давно подозревали в том, что он готовил точно такую же гибель некоторым другим своим вельможам и уже убил очень многих из своих приближенных733. Итак, герцоги отправили к нему послов и заявили, что более не связаны с ним клятвой, которую давали ему, обещая верность и подчинение, ибо он первым нарушил верность и готовил им коварную гибель, в то время как они вели переговоры о его благе. Так что если он не опровергнет это обвинение, пусть не рассчитывает впредь на их верность в мирное время и на поддержку в период смуты.
Король, восприняв это крайне болезненно, тут же обратился к народу, заявив о наглости герцога Рудольфа, который, чтобы найти повод для захвата королевской власти, тревожит его лживыми подозрениями и искусно выдуманными слухами, ибо не может обвинить его в истинном преступлении, и пытается таким образом запятнать его невиновность. «Но прочь словесные баталии, — воскликнул он, — прочь хитро сформулированные выдумки доказательств! Я не словами, а собственной рукой опровергну эту ложь и, невзирая на величие королевского имени, вступлю в поединок с самим герцогом Рудольфом и раскрою подоплеку этого лживого обвинения, которым он пытается прикрыть свое злодейство, чтобы в случае, если я лишусь королевства, все знали, что я лишился его не по своей вине, а из-за его узурпаторства и вероломства!»
732
Ламберт изображает всё, принимая во внимание последующее избрание Рудольфа. Так, например, участие в этом заговоре Гоцело и Германа, еп. Бамбергского, крайне сомнительно.